- Лю…б…, приезжай сро…но …омой. По…ар слу…лся в доме. Баб…ка твоя у…ла.
- Девушка, можно что-то со связью сделать? Ничего не слышно, что говорят! – я высунулась из кабинки, обращаясь к сотруднице почты.
- Это помехи у абонента. Наша связь ни при чем, - безразлично ответила девушка за стеклом.
- Люб… ты слыш…? Приезжай срочно! – прокричала в трубку тетя Клава.
Последнюю ее фразу я хорошо расслышала, поэтому сразу испугалась. Мне стало понятно, что случилось что-то ужасное, иначе бабушкина соседка не стала бы просить меня срочно приехать.
- Тетя Клава, буду дома завтра днем. Выеду утренним рейсом.
- Жд… т…я, - на том конце раздались гудки.
Трясущимися руками я повесила трубку и на негнущихся ногах вышла с почты. Завтра в семь утра от автовокзала отбывает автобус в мою деревню. Хоть бы с бабушкой все было в порядке!
* * *
С вечера собрала свой чемодан, небрежно покидав в него одежду, и пошла в администрацию общежития. Там мне предстояло с боем вернуть свои пятьдесят рублей за оставшуюся неделю проживания.
Спустя полчаса наматывания нервов на кулак, вахтерша едва не кинула мне в лицо купюры. Ага, как же, я не в том положении, чтобы разбрасываться даже такими суммами. Знаю я, как они здесь по червонцу, да складывают к себе в карман на прибавку к пенсии.
На кухне мы с Лидочкой устроили прощальное чаепитие, во время которого успели и погрустить, пустив слезу, и посмеяться, строя наполеоновские планы покорения Москвы. В своих мыслях я больше склонялась к тому, что хотела сюда вернуться в скором времени. Сейчас главное – приехать домой и узнать, что случилось у бабушки.
Ложилась спать я с нарастающим чувством тревоги, которое утром переросло в панику.
В семь утра уже стояла с чемоданом на автовокзале перед стареньким автобусом, что направлялся в мои края.
Родная деревушка встретила меня знакомым запахом скотного двора. Глубоко вдохнув воздух, ко мне пришло чувство «Вот он – дом мой».
От остановки с трассы я шла по размытой дождем дороге. Ноги в туфельках утопали в грязной жиже, а чемодан рисковал вот-вот вывалиться из уставшей руки.
Уже подходя к нашей улочке, я проклинала сельскую жизнь и все ее прелести, скучая по московской брусчатке и асфальту.
Наш дом с бабушкой был предпоследним, поэтому пока я шла вдоль чужих участков, успела заметить, как местные жители и соседи выходят из своих калиток, и следуют за мной.
Со всех сторон доносился тревожный шепот, а кто-то из бабулек крестился, вытирая платком слезы.
Уже издалека я почувствовала едва уловимый запах гари. Прибавив шаг, вскоре подбегала к нашему дому.
Увиденная картина заставила меня затрястись от ужаса. Проклятый чемодан вывалился на землю из дрожащих пальцев.
- Где моя бабушка?! – прокричала я, чувствуя нарастающую истерику.
Передо мной было черное пепелище. Наш небольшой домик выгорел дотла, оставив на месте дотлевшие бревна, да упавшую сверху крышу. Даже сарайчики с правой стороны дома были охвачены огнем. От них теперь ничего не осталось.
- Кто-нибудь видел Ефросинью Кузьминичну, мою бабушку? – в панике я обратилась к соседям, что стояли за моей спиной.
Тут со своего участка бодро выбежала тетя Клава. Платок сбился с ее головы, на ногах разные тапочки, передник перекручен…
- Любонька, приехала, - со слезами на глазах старушка протянула ко мне руки, заключая в объятия.
- Бабушка у вас?
- Любушка, - горько заплакала соседка, - Нет больше твоей бабушки, угорела в доме ночью. Как огонь заполыхал ночью, поздно все увидели зарево. Когда кинулись тушить, уже было не зайти внутрь. Всей улицей тушили, только спустя два часа пожарная машина приехала.
