Секс втроем: Он, Она и его Гениальность - страница 5

– И вы еще спрашиваете? – я запыхтела как чайник. – Почему вы пялились на мою грудь? И откуда вы знаете мое и… – и тут до меня дошло. Дошло то предательское осознание, что прозрение наступило, блин, очень поздно! Ну конечно! Надпись на моей майке – «Майка Майке!». Забытая, она с былым остроумием красовалась в аккурат на левой груди. Васька подарила авторское диво на мое двадцатипятилетие. Отличилась, подруга. И я отличилась. Своей неоправданной истеричностью. Я так густо покраснела, как могла только я. Неловко прикрываясь папкой с дорогущими эскизами, я тихо пропищала «простите». Возвращая залог владельцу и продолжая краснеть, я взяла свой телефон, скомкано попрощалась и посеменила прочь. Если бы не мое обещание над урной и не толпа хохочущих придурков у магазина, я бы вернулась за ведром мороженого… Точно бы вернулась!

Вот так я познакомилась с Гением. Конечно же, он списал мой телефон у своего найденного адресата, конечно же, позвонил мне и пригласил на встречу, конечно же, я согласилась. Майка с первого свидания заняла свое почетное место среди шмоточных реликвий, и я навсегда усвоила, что креветки «работают» даже в замороженном виде…

Он был на голову выше и на 10 лет старше меня. Гений не был похож ни на одного из моих мужчин… начиная с Лехи в детском саду. Хотя, нет, вру. Как раз на Леху он походил больше всего. Своей детской непосредственностью и прямолинейностью. Как и в пять лет мне сходу заявили, что жить без меня не могут и будут защищать от всех детей в группе, что его игрушки – это мои игрушки, и вместе нам будет очень-очень весело… всю жизнь. Это если кратко. На самом деле, Гений был гениален во всем. Он мог приготовить вкуснющее блюдо «из ничего» и просто шедевр из большего набора ингредиентов; он мог разложить по полочкам любую мою проблему и вынести меня на пьедестале, воздвигнутом на противоречиях и непоколебимых истинах; он мог, наконец, писать неповторимые, прекрасные в каждом своем штрихе картины, в которых я ничегошеньки не понимала, но искренне считала настоящим чудом. Он не был из тех художников, которые умеют продавать «любую свою мазню» за большие деньги. Скорее даже не так. Он вообще не стремился ничего продать из своего. Мог отдать, подарить, порвать… Но продать – нет. Поэтому зарабатывал на жизнь эскизами. Вольный архитектор, как он сам себя часто называл, мог спроектировать все, начиная от небольшой частной террасы-пристройки, заканчивая масштабным городским торгово-развлекательным комплексом. На последние вольных, разумеется, никто не звал и не жаловал, но среди частных заказчиков у Гения был внушительный благодарный список, который сарафанным радио распространял слухи о качестве и красоте его работ. Но все же страстью Гения были картины. Он мог часами пропадать в мастерской, работая над нужным цветом или мазком. Но я не видела ни первое, ни второе. Я всегда допускалась лицезреть уже законченную работу. Каждый раз я искала новые слова для восторга и похвалы, потому как моего природного багажа мнений о совершенном искусстве хватало на полпредложения. Шутка ли! Филолог не находит слов! Но Гению не нужны были просто слова. Или тем более – похвала. Ему нужна была конструктивная критика, которую я дать никак не могла. Часто мои охи-вздохи над холстами его раздражали, и тогда у нас случался по обыкновению гениальный скандал. На самом деле мы могли раздуть его из ничего. Скандал, в смысле. Из «нетакого» слова, жеста, кривого взгляда. Битье посуды, летающие сковородки и разрезанные холсты – это лишь маленькая зарисовка к этой бьющей через край гениальности. Но, нужно признаться, в этой стихии я всегда ощущала себя не менее талантливой нежели сам Гений. Всякий раз моя эмоциональность выписывала изощренные эскизы, по которым едва ли было реально заново собрать наши противоречивые отношения. И вот тут вступала в игру еще одна его гениальная способность – залюбить до безоговорочного примирения. Причем не только в переносном смысле, но и в самом, что ни есть прямом. Он не только мог найти нужные слова для примирения и испепеления всех сказанных гневных слов, он мог подарить такое неземное блаженство, после которого напрочь отнимает любую речь. Да, секс после ссоры – лучшее из того, что может предложить нам ее величество страсть. И даже без ссор секс с Гением был прекрасен. Но было одно большое НО, вернее – я. Я – было это НО. Ну вы поняли… В постели с Гением я чувствовала себя аматором. Причем не самым лучшим аматором. Даже не так. Аниматором! Вот! Я показывала все, что могла, но чувствовала себя девственницей в костюме Чиччолины. Казалось, все, что я умела до сих пор, было жалким подобием той высшей постели, которую исповедовал сам Гений. Я была уверена, что все делаю не так, не там и вообще угловато и сумбурно. Нет, жалоб не было, ни одной. Но разве нам, женщинам, нужны жалобы, чтобы сделать свой единственно правильный неутешительный вывод? Вот и мне не нужны были. Я поставила на себе клеймо неумехи и лихорадочно пыталась его прикрыть простынями. Параллельно я стала методично долбить мозг себе и своим подругам, в надежде, что это действие вознесет меня на Олимп гейш. Почему? Да потому что у моего Гения должна быть именно гейша – то есть, гениально отлаженная любовница на все случаи жизни. Иначе… он будет искать ее в другой постели?