Обострение?
До весны ещё далеко.
Ладно. Хотел по-тихому. Теперь придётся проверить себя на прочность.
Отодвинул мать рукой и направился к шкафу. Молча открыл дверцы. Достал вещи. Игнорируя почти истерические вопли, окидывал комнату внимательным взглядом. Всё взял? Ничего не забыл?
Нет. Самое главное — моё железо. Минимум вещей. И всё. Остальное, что «нажито непосильным трудом» остаётся матери.
Меня же вечно попрекали тем, что я пользуюсь добротой душевной. Возвращаю обратно.
Закинул сумку на плечо и вышел в коридор. Мать бросилась следом, едва ли не хватаясь за мои ноги. Никак не реагируя, всё так же молча переступил через протянутые руки. Повесил ключи на свободный крючок вешалки и со спокойным сердцем переступил порог.
Эйфории не было.
Счастья тоже.
Мифический вкус свободы остался неизведанным.
Зато дышать стало легче.
Просыпаться рано утром в объятиях красивой девушки гораздо приятней, чем под заунывное завывание с тугим перечислением святых и бесконечным списком просьб. Спокойно выдохнув, не верил тому, что теперь всё действительно иначе.
Нет, я знаю, что мать так легко от меня не отступится. Опустится до шантажа здоровьем. Будет искать бесов, дьявола и твердить о волосатых ладонях.
Закрыл глаза и глупо улыбнулся.
Смешно, что раньше на это вёлся.
Раньше так злился на отца. Теперь же просто понимаю его: жить с такой женщиной невозможно. Я продержался дольше него и теперь у меня такая каша в голове.
Женя перевернулась на левый бок и упёрлась в меня лбом. Такой нежный тычок отвлёк от плохих мыслей. Скосил взгляд: ещё спит. А волосы действительно огонь. Жидкий.
Нужно вставать. И идти. А так не хотелось.
Коснулся мягких волос. Они выглядели проволокой, а под пальцами как шёлк. Женя вся была такая. Нежная, мягкая. Её хотелось щупать и жадно мять. Везде. Рука сама скользнула к шее, забираясь под простыню.
Как там говорилось? Я выжигаю себя дотла. Рассыпаюсь прахом. Иду по краю. Иду по отцовским стопам.
Поразительно, как глубоко в моей голове сидит она. И чем громче её голос, такой высокий, противный, даже писклявый, тем большего мне хочется.
Хочется жить. Дышать. Думать своими мозгами. И не бояться того, что однажды твердь под моими ногами разверзнется и я грохнусь в ад. Мать своими моральными бдениями засунула туда без всяких земных расщелин. Запихнула при жизни.
— Ты не спишь? — звонкий голос Жени живым глотком успокоил меня.
— Нет.
Девушка жарко выдохнула и удобней устроилась под моим боком. Женя была вся такая мягкая, тёплая, домашняя. Её не хотелось выпускать из рук. Просто держать и не отпускать.
Дыхание стало ледяным, а внутри всё заныло. Так хотелось окунуться в прошлую ночь. И в ту ночь, что была до этого. Все те ночи, что казались спасительными.
Женя целовалась сладко. Не так, как другие. Наверное, всё дело в том, что в её жизни было мало таких блудных мерзавцев, упивающихся лишь своим желанием.
— Максим? — она жмурилась, нехотя посматривая на меня одним глазом. Исподтишка. — Максим…
У Жени глаза большие. Серые. Чистые.
Стоило в них смотреться… Только стоило.
Огонь желания потух мгновенно. Словно по щелчку пальцев.
Она обожала меня. Обожала.
Но я видел, чем кончается такое обожание. Безумством, стиснутыми кулаками. Всклокоченными волосами и истериками на полу. Попытками усовестить меня.
Как отрезало.
Решение было мгновенным, чётким и бесповоротным.
— Одевайся.
Женя ушла молча, глотая слёзы.
