Что делать, Гребнев знал точно: помалкивать.
Олег Петрович помнил, что года два назад общественность с удивлением узнала о депутатском запросе руководителю следственного комитета с предложением провести новое расследование обстоятельств дуэли Пушкина и Дантеса. Новость жила не больше суток, и развития история не имела – сослались на отсутствие юридических возможностей и оснований. Чем вызвано обращение депутата, Гребнев уточнять не стал, но сделал для себя заключение, что говорить об этом как минимум неактуально, высказывать сомнения не стоит и задача его другая. Будущий кинофильм никаких намёков не допускает, и спровоцировать им дискуссию о невыясненных обстоятельствах гибели Пушкина не получится, а смотреть драму захватывающе интересно и в плане идеологии полезно.
Однако на этом Гребнев остановиться не мог. Как политолог он старался предусмотреть, возникнет ли всё же проблема и для кого, если вопрос, которым он занимался, попадёт в фокус общественного внимания и начнётся его обсуждение с разных политических позиций. Гребнев заботился прежде всего о себе, пытаясь не допустить собственных ошибок или попадания в трудную ситуацию. В принципе, он считал, что любая ошибка, двойственность или неясность в выводах аналитика представляют угрозу, потому что будут использованы оппонентом, а это навредит тому, кто занимался анализом. В данном случае – Гребнев, ему и отвечать. Поэтому он пытался прогнозировать неблагоприятное для себя развитие ситуации.
Предвосхищая будущие проблемы, Гребнев обыкновенно задумывался о возможности заимствования его выводов в недружественных целях; а по некоторым явно политизированным темам или обстоятельствам продолжал анализ, чтобы определить, можно ли по делу, которым он занимался, выдвинуть альтернативные, конфронтационные точки зрения. В случае с работой консультантом на съёмках Гребнев решил, что такой анализ является лишним: всеобщее внимание будет привлечено к драматизму истории в целом и красоте внешней формы. Всматриваться, стоит ли кто за силуэтом стреляющего Дантеса, не будут. Поэтому он пошёл привычным путём – постарался понять, создаёт ли картина, нарисованная собственным воображением, неблагоприятную перспективу: можно ли использовать известную историю гибели Пушкина хотя бы для сочинения теории, направленной на компрометацию власти.
Размышления Гребнева над политическим аспектом дела тоже возникли не сами по себе на ровном месте. Толчком задуматься послужили ставшие заметными в программах на телевидении, ресурсах интернета и материалах печати акценты на исторических параллелях настоящего времени и XVIII–XIX веков – времени правления российских императоров Петра Первого и Николая Первого. Гребнев отмечал эту тенденцию, знакомясь с новостными дайджестами. Внимание аудитории обращалось на общность задач по развитию и укреплению государства и власти, которые решались тогда и решаются сейчас. До телезрителей эта мысль доносилась посредством передачи визуальной информации, то есть нужной картинки. Например, Олег Петрович читал в сообщении информационного агентства о репортаже, в котором президент показал журналистам свою «тайную комнату» в Кремле – кабинет для приватной работы или небольшого отдыха. На кадрах было видно, что на стене в кабинете висит портрет Петра Первого, и в головах зрителей фигура хозяина кабинета удачно совместилась с образом конкретного исторического лица.
