В беседке быстро насыпали и с помощью щепы и специальной жидкости разожгли угли в мангале и, дождавшись ровного жара, насадили на шампуры две заготовленные бараньи ноги и поставили мясо на прожарку. Из холодильника, располагавшегося тут же, достали нужную бутылку и закуску. Выпили, закусили солёными огурцами и помидорами и расположились наблюдать, как, медленно вращаясь на шампурах, готовится баранина с чесноком. Россыпь раскалённых углей не виднелась, но периодически напоминала о себе шипением. Два больших аппетитных куска мяса обещали содержательное продолжение застолья.
Под воздействием выпитого алкоголя осторожность в высказываниях постепенно уходила, и в отсутствие женщин Гребнева потянуло поговорить на актуальную тему из последних новостей. Проверяя ладонью жар, он спросил друзей, знают ли они, почему из публичного пространства исчез Петровский, и правда ли, что он под домашним арестом? Эта история витала в некабинетных разговорах, но в средствах массовой информации не обсуждалась. Аналитик Петровский был известной личностью и знакомым всей тройки мужчин. У Гребнева имелся номер его личного мобильного телефона. Петровский не высказывал радикальных суждений, не засвечивал связи с нежелательными организациями и производил впечатление осторожного и проницательного человека себе на уме. По распространившейся версии его привлекали к ответственности «за фейки», но подразумевалось, что настоящие причины обществу не известны. Белов, немного подумав, сказал, что, по его сведениям, причина в том, что Петровский проговорился о каких-то секретах, о том, что говорить вслух не следовало. Сажин равнодушно сказал, что тот, возможно, не оправдал оказанного ему доверия.
– Предал, что ли? – уточнил Гребнев.
– Может, и предал. Я подробностей не знаю, – добавил Сажин.
Гребнев подумал, что за это всегда сажали, и спросил:
– А его покровители?
– Нет у него никаких покровителей, – спокойно ответил Сажин.
До самого Гребнева дошли слухи, что Петровский серьёзно подвёл важных людей. Гребнев за него не переживал, потому что предпочитал думать, что «воздаётся по заслугам», но его интересовало, в чём именно Петровский провинился. Выходило, что в узких кругах запущена информация, что он – предатель и болтун, и ждёт его публичная казнь в назидание остальным, а что именно сделал, значения не имеет. Они ещё обсудили, что вряд ли за Петровского кто-то будет хлопотать. Преследование аналитика встречено общественностью равнодушно, например их профессиональное сообщество политконсультантов просто приняло факт к сведению, и будущее бывшего коллеги представилось печальным. Гребнев звонить Петровскому не собирался.
Чокнулись рюмками и выпили. Гребнев подумал, не предложить ли перейти на коньяк. Он достал из шкафа армянский, двадцатилетней выдержки и показал бутылку друзьям. Один из приятелей сказал:
– Давай уже!
Другой просто кивнул.
Поменяли рюмки, разлили коньяк. Дальше пили без тостов, наслаждаясь напитком индивидуально. Сажин курил сигару. Отбирать у Гребнева роль модератора никто не собирался.
– Так что делать будем? – спросил Гребнев, всматриваясь куда-то между сидевшими рядом друзьями.
– А какие у нас варианты? – вопросом ответил Белов и, немного вскинувшись, уверенно продолжил: – Консультанты всегда нужны, особенно во времена перемен. Тему назовут – вон сколько направлений: модернизация экономики и технологический суверенитет, политическая трансформация и управленческая реорганизация, – что ни возьми, всё требует обновления. Всё не только делать, но и объяснять надо людям. Мы и займёмся. Нам будут платить, а мы будем зарабатывать.
