Один «стол» – одна партия поминающих. Молитвы по памяти. Пара-тройка рюмок. Компот. Кутья. Пироги-рыбники. Щи зеленые с мясом. Народ роился в сенях и на улице-где еще встретишь родню? Поминки да свадьбы… и то! Родни у Михалыча «море»! И со всеми поговорить… всех уважить… все, ить, разъедутся вскоре. На поминки в деревне приходит кто за чем. Есть просто любители выпить, таких хоть и недолюбливали, но в скорбные дни кормили от пуза, наливали щедро. Жизнь шла своим чередом. Мужики курили на улице и судачили об охоте и рыбалке, какие ныне будут хлеба, что там замышляет Пиночет. Женщины мыли посуду, прибирались после застолья. Оставались на конец поминок лишь свои, близкие. И то поди человек 30. Какой тут аппетит? А есть надо… таков порядок. За три скорбных дня, казалось, все и вся уже обговорили. Гулко стучали о стол опустевшие рюмки. Разговор не клеился. Тишину нарушил первым «Сапог», двоюродный брат Михалыча.
– Ты, эта, што с маткиным домом делать —то собрался? Тута и картошка семенная в погребе… и запасы.
– Это уж как братья решат. Мне-то не с руки. (Михалыч жил с семьей далековато. В другом районе).
– Так всем не с руки! Пропадет дом… можа уступите по сходной цене? Я б сношеницу привез с семьей… пусть бы на родной земле пообжились. Тута свое… все легче… не в городе. Земля прокормит.
– Да не знаю я… старших вон спроси.
– А че спрашивать? Оне молчат вона! Знаем, ить, мы что баушка завещание на тебя составила. Значит ты теперь и хозяин!
– Да у меня своя забота… дети… дача. И не слышал я о завещании… мать не говорила ничего.
– А что вы тут чужое делите? – раздался бархатный баритон среднего брата.– Мать все моим детям отписала… дарственную.
Кузнечным молотом повисла в воздухе тишина. Присели и притихли убиравшие посуду бабы. Такого поворота не ожидал никто.
– Это когда-ть она успела? – «Сапог» входил в раж.
– Ты что, Саня, мы бы знали! – и за столом разразился «базар-вокзал».
В спор вступили бабы. Что и говорить…
Шумели за полночь. Будто делили золотые прииски. Михалыч то и дело курил… одну за одной… Ему был важен дом как место встречи с родными людьми. О какой-либо собственности он и не мечтал. По всему выходило родные переругались из-за него. А он и не при чем. Дал просто повод. А может кто и придумал тот самый повод специально. Кто теперь разберет?
Вино не только согревало душу. Оно будоражило кровь в лихих головах.
– Чё молчишь, брательник?
– А что сказать? Все уж без меня поделили… будет вам.
– Нет! Вот ты скажи, -не унимался «Сапог», -оно, конечно, понятно… мать видать и впрямь спецом не говорила никому… так …мозги всем парила… Всё младшему оставлю… его всех жальче! Вруны все!
– Да успокойся ты! -одернула его супруга.
– А ты не знаешь, так заткнись! Давно по селу гуляет слушок, что младшенький-то- «выблюдок», не наших кровей!
– Сам бы хайло законопатил… умник.
Но «умника» несло. Он вспоминал и отсутствие ног… и коня Марата… и длинные полосы сеяного гибрида в колхозном поле… по всему, егонному мнению, выходило-чужой за столом. «Ату» его!
Михалыч понуро молчал. После обидных слов «выблюдок ты» резко сник, замкнулся и вышел покурить в сени. Топора под рукой, как назло, не оказалось… а то бы помнили его уже как «Отелло». Затаив обиду поселил в душе у себя Михалыч «черного ангела»…прошел день скорби -настало его время отвечать. Захотел он было перевести все в шутку. И пошутил ведь. Как говорят в народе» хватил его дядя Кондрат»…да не просто хватил – отнял речь и силу в ногах… инсульт по-нашему. Отходил он от него долго и мучительно. О рыбалке, машине, домике в деревне и прочих радостях ему пришлось забыть. Ни музыка, ни чтенье его уже не привлекали. Года через два начал Михалыч понемногу говорить… сперва путая слова и буквы… затем все увереннее. И потянуло его опять на рыбалку, да кто ж такого с собой возьмёт? Злоба внутри на бестолковых «родаков» все-таки не остывала. Но тут как на грех попался ему местный авторитетный человек. Совсем молодой, но авторитетный.
