Язык – единственная небольшая проблема, потому что чертов кубинский диалект не вдруг разберешь, и почти все мне приходится переспрашивать и просить повторить чуть не по слогам. Проснувшись и поняв, что придется говорить по-испански, без вариантов, я испытала легкий укол ужаса. Но с Хосе как-то очень легко, мы оба стараемся, чтобы было хорошо и приятно, оба это видим, и вся неловкость куда-то уходит. Ко мне, иностранке, неплохо говорящей по-испански, здесь вообще все очень добры, так что без подсказки и ободряющего слова остаться сложно.
В общем, второй день еда, постель, телевизор, тут немножко пива, там немножко рома. Хосе что-то говорил о том, что это его редкие свободные дни, скоро будет разная работа, и мне все нравится. У меня тоже вообще-то работа. Позвонила Карлосу, отчиталась, что у меня новая любовь. Буду звонить и приходить когда смогу, но когда смогу – непонятно. Пока у меня не было парня, я ошивалась на Калле О практически через день, а теперь все не так однозначно.
16 июня 2021 года, Подмосковье
Сегодня мы с падрино снова у меня дома, и он наконец обращает внимание на стенную роспись в комнате. Внимательно ее оглядывает, но ничего по этому поводу не говорит, а я не хочу выпрашивать похвалу.
Однажды, когда мои тропические зимовки уже закончились, утомленная холодом и серостью, я ободрала со стен все обои, позвала друзей, и мы раскрасили комнату в семь цветов радуги. Мне уже было известно, что это «хорошо для сантерии», ведь хозяин радуги – сам Творец. На одной стене я собственноручно нарисовала громаднейший корасон, и прямо под ним теперь стоит наша с мужем кровать. Хорошо жить в старой квартире с трехметровыми потолками. В Гаване в колониальных домах они бывают вдвое выше, но так тоже неплохо. Когда я выбирала квартиру, мне предлагали район поприличнее, но там была обычная темная хрущевка. Там бы я точно свихнулась, не дожив до зимы.
Мы сидим за маленьким деревянным столиком, который я тоже раскрашивала сама. Для России моя квартира выглядит довольно безумно. Однажды я прочитала про старушку из Йемена, которая эмигрировала в Израиль. Она до конца жизни воссоздавала в убогой квартирке, выделенной по какой-то социальной программе, город своего детства, раскрашивая стены. А я устроила себе маленький кусочек Гаваны, какой ее знает даже не каждый местный.
Падрино крутит в руке стакан. В этот раз мы пьем из моего чешского хрусталя. Ром тоже, по всей видимости, мой – Легендарио, я себе такой могу позволить только во сне. Он дорогой, и его сложно у нас достать. Ну что ж, проставившись таким ромом, я могу себе позволить зайти с козырей.
– Как вы стали сантеро?
– Этого хотело мое сердце, – пожимает плечами падрино, не отрываясь от игры света в стакане.
– Ай, Освальдо, у кубинцев на все один ответ! – сержусь я.
– Ты думаешь, что кубинец говорит про корасон, потому что хочет тебя обмануть. Но он просто говорит о том, что у него есть. Это нормально! Вот ты – о чем говоришь ты? – он тычет в меня стаканом.
– О работе, – отвечаю я, и это звучит как невероятная глупость.
– Ну вот видишь, у тебя есть работа. И это хорошо! Будут деньги, будет хороший ром, еще и на закуску останется, да? Но есть ли у тебя сердце? Ай, я знаю, что есть. Вон на стене нарисовано. Так почему ты о нем молчишь?
– У нас это никому не интересно.
– Даже твоей семье?
– Семье интересно. Той семье, которая у меня сейчас.
