С этими словами дядя Мур сунул руку в полушубок и мастерски переместил из него в карман халата плоскую бутылку лимуровки с фирменной лично им придуманной этикеткой.
– Господи, что же мне с этим делать-то! – ещё раз окинул любитель всего благодарственного проницательным чуть заплывшим взглядом подарки снизу вверх. Ивановы широкие скулы, впалые морщинистые щеки и китайская бородёнка наконец заинтересовали его. – У меня сейчас скрининг идёт. Испытываем препарат бразильский. От бешенства. Может я его туда? А там – всё. И госпитализация, и кормим хорошо, и двадцать тысяч в придачу. Мне.
– И кровь берут?
– Шесть дней по десять заборов! – гордо ответил фармаколог. – А до этого ещё анализы.
– А установление родственных связей?
– Как? Мы же не институт генетики! – испугался заведующий. – Лимур, ты же образованный человек, – насупился он.
– Кое-кто вчера проболтался, что генетический анализ дочерям президента делал…
– Да вы раздевайтесь, – переполошился Тузовский, схватил Ивана под локоть и повёл к виселице с халатами. Даже снял с него ушанку и нахлобучил её на крюк, так что заблестела глянцевая лысина с мокрыми полосками последних волос. – Побывали, значит, в Китаях, теперь им там и тут принцессы мерещатся…
Эскулап открыл поставец и достал подносец самой ажурной скани с хрустальными рюмками на ножках и вазочкой янтарной икры.
– Я-то, друг мой, за рулём. А вот ты, Иван, давай, – благословил дядюшка, не отводя глаз от угощения.
Доктор вытащил из кармана подарок, наполнил три рюмки до краев с шапочкой и деликатно снял с икры филигранную крышечку.
– Ну, – сказал он, осторожно подводя лекарство к усам, выпучил сводящиеся к носу глаза и выпил.
Иван перекрестился и тоже выпил. Фармаколог копнул ложкой икру и угостил ею дворника.
– Я одного понять не могу, – мгновенно проглотив свою порцию, обратился к дядюшке Тузовский. – Ты нам его насовсем даешь или на время?
– Кто ж такое добро насовсем отдаст? – возмутился дядя и тоже быстро воспользовался ложечкой. – Проверишь и назад.
– Не будем превращать закуску в еду. Ты либо пей, либо оставь. Всё же здравница.
– Как говорится, деньги лечат, – бросил дядя Мур, потрепал врача по плечу и стремительно потопал к двери.
– Так на что проверять-то? – крикнул вдогонку врач.
– А, – махнул рукой дядя. Он и сам не понял, почему обиделся на товарища – за выдающиеся глазки, тон или икру. – На что хочешь на то и проверяй. Заберу потом.
– Я давление ему проверю и градусник вставлю! – донеслось ещё ему вдогонку.
Когда дядя мой вышел, доктор выпил ещё раз и сел на край стола. Иван стоял в стороне у серванта, расставив валенки на ширину плеч, и хмуро смотрел куда-то под койку.
– Ну, Червяковский! – то ли хваля, то ли ругая, басил Тузовский, двигая мясистыми щеками. – Будет нам всем премия из-за него! И путевка в самую глушь поднебесную! Ну, Червяковский!
– Есмь червь, – сказал Иван.
– А вы, ведь взрослый человек, зачем всё это поддерживаете? – явно негодовал врач. – Скажите на милость.
Тузовский слез со стола, подошёл к старику и посветил ему фонариком в глаз.
– Я тут передачками про Циолковского увлекся, – осматривая старца, бормотал фармаколог своим густым как бы захлебывающимся от собственной важности басом. – Говорят, незадолго до смерти он сформулировал идею соответствующую парадоксу Ферми и предложил теорию зоопарка, по которой, как он выражается, совершенные животные небес не хотят иметь дела с нами, пока мы ещё не достаточно созрели.
