– Конечно он настоящий, – пропела Анна Фёдоровна.
– Нет, ты не ухватила! – продолжал дядя Мур. – Я не в плане его материальности или нет. Я в плане того, что он настоящий старец и чуть ли не хлеще Кузьмича! Того за Первого Александра почитали, а этого и гляди…
Он осекся, но добавил, подняв кулак:
– За царя!
Но вместо того, чтобы двинуть по старинному дубовому столу посреди комнаты, он схватил этим кулаком графин за горло и аккуратно наполнил стопку.
– За царя! – повторил он с тем же возмущением и выпил рюмку до дна, ещё больше шалея и утирая новые капли пота со лба.
– Не знаю, причем здесь монархизм, – рассудительно заметила хозяйка особняка, – но конечно я верю в его искренность и благочестие. Так уж Бог судил, что у нас с тобой настоящий святой в доме завёлся. Им наш дом освящается.
Дядя Мур зарычал и всё-таки ударил кулаком по столу, схватил подскочившую ложку и тут же с храпом всосал с неё горячий грибной бульон из лично им собранных грибов.
– И ты с ними заодно!
– Я ни с кем не заодно, – возразила супруга. – Я просто считаю его божьим одуванчиком. Ходит на службы, снег управляет, добрые вещи говорит.
– Этот мракобес?! – изумился дядя Мур ненаблюдательности своей жены. – Этот колдун?! Да он про тебя говорит, что ты нечистого на ноге качаешь! А? Что скажешь?
– Ещё как качаю, – не удивилась Анна Фёдоровна, глядя, как муж уплетает горячий обед. – Бывает, сяду, положу ногу на ногу и представляю, что у меня на кончике тапочка сидит маленький симпатичный чёртик. Качается, и пусть себе качается.
Дядя Мур остановился, медленно отложил ложку и, выпучивая глаза в сильных очках, потянулся к пульту телевизора, потом нахлобучил огромные наушники и вытащил из одного уха телескопическую антенну. И тут мумия с экрана откинулась на кресле в библиотечной обстановке, поправила оранжевую простыню и поведала, что монашеские правила запрещают употребление пищи после полудня: «Но иногда я чувствую себя голодным к вечеру, особенно после многочисленных встреч, и мне хочется съесть печенье», – вздыхала мумия. – «Тогда я спрашиваю себя: чего хочет Будда прямо сейчас – чтобы Далай-лама следовал правилам или чтобы в его сердце была радость? И ем печенье».
– Нанка! Давай ламу! – закричал Лимур, срывая наушники. – Ты слышишь?
В это время дворник Иван стоял у книжного магазина и смотрел на двух женщин в шубах, предлагавших прохожим какие-то журнальчики.
– Что вы им не скажете, чтобы они ушли, батюшка? – наконец спросила его студентка в шапке с помпоном и с желтым рюкзаком.
– Которая церква над церквами мати? – сдвинул брови Иван.
– Православная, – сказала девушка с подмороженными щеками.
– Посюда, где полагается пуп земли? Краеугольный камень. А который у нас камень каменьям отец? – продолжал Иван. – Это камень – алатырь. А на нем зверь. Кой зверь всем зверям зверье? Носорожец.
– О сне моем мне расскажите, батюшка, – просила покоренная проповедью девушка.
– Искушаешь, звериха? – с этими словами старик дал ей поцеловать икону, болтавшуюся у него на груди и, колко, словно гвоздем перекрестив, побрел через снегопад дальше по людному проспекту Ленина.
На университетской остановке стояли волкам уподобляющиеся дворняги и чего-то ждали, как будто бы стрельнуть папироску. Иван подошёл и встал супротив. Достал кусок хлеба из кармана, протянул вожаку, тот понюхал, ласково моргнул и отошёл к своим.
Из городского сада вдоль заиндевевших витрин с манекенами вели разукрашенных северных оленей. Загипнотизированная старуха улыбалась на исихазм светофора:
