Семь мелодий уходящей эпохи - страница 12

– Какой салат, где ты возьмешь майонез?

Она не знает, что майонез я исхитрился купить сегодня утром.

– Моркови нет, горошка нет…

– Банку горошка я привез от родителей, а морковь попробуем купить по дороге или спрошу у соседей, – неожиданно для себя я нашел возможное решение…

На выставке я с любопытством наблюдаю, как моя жена старательно пишет в блокнот какие-то скучные данные про толщину пленки ПВХ, площади парниковых покрытий и марки бетона для фундамента. Скучная и безлюдная выставка «ни о чем» на тему парников в сельском хозяйстве СССР. Возможные достижения отечественной химии в сельском хозяйстве тут отображают большие декоративные корзины с муляжами овощей и фруктов.

Монструозные огурцы по 60 см, умело разложенные по корзинам, вернули меня к жизни реальной. Я купил майонез, есть картошка, яйца, горошек…

Я совсем забыл про огурцы. В моем салате должны быть огурцы. Пусть не такие большие, как тут, но настоящие. Подойдя к корзинам ближе, я увидел, что выставочные огурцы и есть самые настоящие. Я не узнал живые настоящие огурцы по той простой причине, что таких чистых, ярких и упругих продольных огурцов я за свою недлинную жизнь в магазинах не встречал.

Обратно к метро мы ехали на маршрутке.

– Салат делать собрался, а огурцов нет, – сказала моя жена неожиданно.

– Салат делать собрался, и огурцов ЕСТЬ! – сказал я, торжественно вынимая из рукава куртки длинный и непристойно зеленый для осеннего московского пейзажа почти экзотический овощ.

Огурцу повезло. Мы помним его уже тридцать лет.

Прямолинейное, без затей, июньское солнце плавило мне мозги, трава, на которой я сидел, врастала в мои потные голые лодыжки, мелкая насекомая сволота карабкалась в сандалии и выше, запястья покрылись волдырями от комариных засосов, мухи умело грызли основание головы между затылком и галстуком, а полуденный штиль то и дело сменялся нервным сквозняком, приносившим от блока унылых древесных строений тревожный запах говна и хлорки…

– Сын, поедешь на одну смену в пионерский лагерь от пищевого комбината, – то ли спросил, то ли обрадовал меня отец в первый день лета.

Для подработки он вел театральный кружок на комбинате, и ему предложили для меня бесплатную путевку.

В прошлом году я уже был в этом лагере, а потому меньше всего хотел повторения такого опыта, но экономическая ситуация в семье опять была сложная, и дачу мои родители могли снять только с июля. Отец предположил, что в этом году мне будет в лагере интересно. За год я здорово вырос, обрел новые интересы, а значит, авиамодельный кружок, свежие приятели, фильмы и даже танцы на клубной веранде скрасят мое недолгое пребывание вне города и семьи, пойдут мне на пользу в виде обретения опыта коллективного бытия, калорийного питания по расписанию и огромного объема лесного воздуха, который я просто обязан в себя надышать из щедрых недр калужской природы.

И вот, ровно через год я опять сижу в составе безымянного пионерского отряда на газоне. Именно сейчас отряду предстоит обрести имя, после чего этот газон мы начнем превращать в отрядную линейку.

В прошлом году наш отряд назывался «Бригантина», и отрядной песней стала песня «Бригантина поднимает паруса». Через два дня меня уже физически тошнило и от занудной мелодии этой песни, и от ее малозначимых слов, и от названия отряда, а больше всего от убогой отрядной эмблемы, на которой парусное судно, до боли напоминающее завалившийся на бок дощатый сарай или сортир, упиралось в срез ватманского листа своим носовым острием. Лишь теперь, через много лет, когда я прочитал текст песни в интернете, мне стало понятно, что наш вожатый Женя эту песню, и без того никудышную, опилил, как опиливают пухоносные деревья в городе, являя по утру удивленным горожанам вместо гордого тополя то ли виселицу в анфас, то ли индейский жертвенный столб. Оказывается, Женя выкинул из песни три вредных для советского пионера куплета, где поется про пиратский флаг «веселый Роджер», про людей капитана Флинта, про бокалы золотого терпкого вина. Получилась совершенно инертная, как газ фреон, тупая строевая пионерская мантра: