Семь сестер. Атлас. История Па Солта - страница 74

Я начал писать и снова остановился. Вероятно, подействовала внутренняя химия, вызвавшая слезы, но теперь я ощущал невероятное спокойствие. Что плохого может случиться, если я заговорю? Вероятно, это приведет к моей смерти, но тогда я хотя бы окажусь в загробном мире вместе с мамой, а может быть, и с отцом. Все казалось абсолютно и прекрасно бессмысленным. Желание облегчить душу наконец одержало верх над здравомыслием, поэтому я совершил немыслимое. Я открыл рот и заговорил.

– Если вы пожелаете выслушать меня, мсье, то я расскажу свою историю, – сказал я на языке моей матери.

Мсье Иван пристально посмотрел на меня.

– Я дал тебе слово…

– Я живу недолго, но история длинная. Едва ли я смогу рассказать ее целиком за десять минут, оставшиеся до конца урока.

– Нет, конечно же, нет. Так давай я освобожу место в своем рабочем графике. Это очень важно. Как насчет твоей мадам Эвелин? Я оставлю ей записку в приемной, что собираюсь продлить сегодняшний урок для подготовки к концерту.

Он так резко вскочил с места, что едва не опрокинул свой стул.

– Спасибо, мсье Иван.

Пользоваться голосом было все равно, что напрягать мышцу, утратившую тонус после долгого постельного режима. Это казалось странным, как будто мой голос принадлежал кому-то другому. Разумеется, время от времени я шепотом говорил сам с собой, напоминая себе, что еще не утратил дар речи, а несколько недель назад вслух поблагодарил мсье Ландовски. Но слова, с которыми я обратился к мсье Ивану, были моей самой длинной речью за последний год.

– Мне зовут… Бо, – сказал я. – Меня зовут Бо. Меня. Зовут. Бо.

Мой голос стал заметно глубже, чем был раньше, но даже не начал ломаться. Очень странное ощущение.

Мсье Иван вернулся в комнату.

– Хорошо, все готово. – Он опустился на стул и жестом предложил мне начинать.

Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох и рассказал ему правду.

История заняла большую часть следующего урока. Мсье Иван сидел тихо, с широко раскрытыми глазами, совершенно поглощенный шокирующими подробностями моего рассказа. Когда я наконец замолчал, поведав о том, как Бел нашла меня под живой изгородью мсье Ландовски, наступила потрясенная тишина.

– Боже мой, боже мой, боже мой… – повторял мсье Иван, качая головой и обкусывая ногти, он явно приходил в себя. – Юный Бо… или не Бо, как мы оба знаем… у меня просто нет слов.

Он встал и так крепко обнял меня, что выдавил воздух из моих легких.

– Но я понимаю! Мы эмигранты, и нам приходится быть сильными, Бо. Сильнее, чем все остальные.

– Мсье Иван, если кто-то узнает…

– Пожалуйста, petit monsieur. У нас с тобой общая родина. Помни, я хорошо знаю страну, из которой ты пришел, и страдания, которые ты пережил. Клянусь могилами моих родителей, я никому не скажу ни слова о том, что узнал от тебя.

– Спасибо, мсье.

– Должен добавить: я убежден, что твои родители очень гордились бы тобой. Твой отец… ты действительно веришь, что он еще жив?

– Не знаю.

– А… вещь, о которой ты упомянул, она по-прежнему у тебя?

Пожалуй, это была единственная часть моей истории, которую я утаил от мсье Ивана. Я знал, что алчность развращает и превращает разумных людей в безумцев. Он ощутил мое колебание.

– Заверяю тебя, я не испытываю интереса к этой вещи. Хочу лишь сказать, что ты должен защищать ее во что бы то ни стало. Не из-за ее материальной ценности, как ты понимаешь, а потому, что ее вполне можно будет использовать в качестве предмета для сделки ради спасения твоей жизни.