И действительно, к концу командировки я мог продемонстрировать ему разъем, который я сумел распаять даже за меньший срок. Начальник сдержанно похвалил.
И я понял, что становлюсь здесь своим.
С девяти часов утра до половины десятого в столовой подавали завтрак. К нему старались не опаздывать.
Но уже за час до завтрака, словно какая-то неведомая сила подбрасывала меня с раскладушки, на которой я спал, и я отправлялся на пробежку. Первые дни я пробегал от силы метров двести – сказывались горы. Но каждый день я удлинял свой маршрут, и, выбегая за ворота станции, направлялся по длинному тягуну, ведущему на станцию «Космос».
На территории станции была спортивная площадка с турником и другим нехитрым скарбом. Когда не было глубокого снега, я продолжал занятия на турнике, вспоминая свое гимнастическое прошлое.
Со своими я встречался уже в столовой, и меня часто спрашивали, отчего у меня такой бодрый вид. Я отвечал, что вернулся с пробежки, но может быть, настоящей причиной была моя молодость.
Каждый раз, проснувшись, я видел в окошке перед собой горы: ослепительно – белую заснеженную гряду и полоску густо-синего воздуха над ней. И еще шум. Он слышался круглые сутки. Чуть ослабевая к утру и набирая к вечеру мощность реактивного двигателя. Это шумел горный ручей, разбухший от талой воды. До него километров пять – на склоне соседней горы, но в темноте казалось, что он ревет совсем рядом.
В отличие от следующей продолжительной разлуки с моей любимой, которая случилась уже через пару лет, и от которой остались десятки моих писем, в этот период писем я не писал. Это просто не имело смысла. Зато мы использовали более современную связь. Нужно было, сначала по рации связаться с Алма-Атой, назвать пароль правительственной связи и через минуту нас соединяли с Москвой. Правда и стоила эта услуга (по тем временам) очень дорого: один рубль за минуту связи.
За первую командировку мы наговорили страшно много. Институтское начальство приняло меры, и с нас вычли за все частные разговоры. По приезду в столицу я пошел получать аванс, а оказалось, что я еще и остался должен.
Из обсерватории мы уезжали шумно и весело. В легковой газик набилось восемь человек, плюс еще наши сумки с вещами. Накануне выпал пушистый снег, а грейдер, который обычно расчищал дорогу со станции «Космос», еще не прошел. Мы решили не дожидаться помощи, а рискнуть, так как билеты на самолет были куплены заранее. Наш козлик урчал и ревел, пробираясь по снежной целине. Он зависал над пропастью передним колесом то с одной, то с другой стороны. А мне, расплющенному на заднем сидении соседями, были видны только кусочки дороги и бездна то справа, то слева от меня.
Зато мы приехали в город довольно быстро. Он встретил нас почти тридцатиградусной жарой и тропическим ливнем. Под раскатистое громыхание, мы, как были в зимней одежде, меховых шапках и пальто высадились на одной стороне площади и, чтобы перейти на другую ее часть, должны были разуться, и, закатав брюки и сняв обувь, перебираться через мутные потоки почти по колено в теплой, как парное молоко, воде.
В обсерватории
Начальник нашего отдела по фамилии Квадр-Градский, за глаза именуемый просто «Квадр», был не только формальным, но и неформальным лидером отдела.
Последнее время отдел работал над реализацией идеи Квадр-Градского, разработанной в его кандидатской диссертации. Принципиально эта идея не была чем-то новым, тем более секретным, и однажды была даже напечатана в журнале «Техника молодежи».
