– Понимаешь, Гена, у меня мама приболела.
И его отсутствие на работе в течение одного-двух дней.
Вообще, пьянство в среде партийных чиновников среднего и низового звена было, по-видимому, вполне рядовым явлением, и существовало даже оправдание: для снятия стресса. Я могу подтвердить, что, действительно, работники парткомов и райкомов существовали в условиях постоянного прессинга со стороны вышестоящего руководства, а тем паче, для наиболее мыслящих, понимания бесчеловечности и бесполезности предпринимаемых усилий.
Когда я пришел на работу в партком, там еще были свежи воспоминания о внезапной смерти от инфаркта, курирующего нас в райкоме инструктора, выходца, кстати, из нашего Института, и друга Егорова – Маканцева. Злые языки прозрачно намекали, что виной всему был алкоголь.
Да что тут мелочиться: разве не из среды партийных работников вышел Борис Ельцин, наш первый президент, и, как знать, может и не наделал бы он столько бед для страны, будь почаще в здравом уме и твердой памяти.
Я старался не замечать этой странной болезненности почтенной мамы моего начальника, тем более, что работы на меня навалилось масса, а посоветоваться зачастую было не с кем.
О Марине Григорьевне я уже упоминал. Против более тесного общения с Мировской меня предупреждал и Егоров, и сам Корецкий. Но дело было даже не в этом, просто в делах организационных она, действительно, помочь не могла.
И тут я нашел союзников там, где в общем не ожидал – среди секретарей первичных организаций Института. Помню разговор наедине с одним из них, секретарем парторганизации первого отделения, Павлом Петровичем, между прочим, генерал-лейтенантом в отставке:
– Гена, голубчик, вы позволите мне, старику, вас так называть? Вы с нами не деликатничайте. Большинство из нас еще старые вояки и не такое видали. Говорите так, как оно есть и что требуют от нас в райкоме, а мы уж вместе подумаем, что можно сделать и как рядовых коммунистов не сильно шокировать.
Был среди секретарей первичных организаций и бывший инструктор райкома, – словом, люди подобрались опытные.
Такое понимание было тем более кстати, потому что практически всю работу с первичными организациями пришлось вести мне, как, впрочем, и многое другое, о чем я еще только догадывался. Был в небольшом коллективе парткома еще один человек, который с самого начала меня поддерживал: зав. партучетом Лидия Дмитриевна, которая так шпыняла меня во время прохождения кандидатского стажа. Но была и явная неприязнь со стороны машинистки Лиды, противной белобрысой девицы с почти бесцветными бровями и ресницами. Была ли этому причина в романтических чувствах к бывшему начальнику, то ли она явно почувствовала, что работы у нее прибавилось. Ведь кроме печатания текущих протоколов, я стал нагружать ее старыми протоколами, доставшимися мне от Егорова. Во всяком случае, она открыто выражала свое недовольство, а однажды, в самое неподходящее время и вовсе устроила забастовку.
Здесь я должен сделать небольшое отступление и остановиться на взаимоотношениях Инны Аполинарьевны с секретарями парткомов. До Полозкова секретарем парткома был теперешний зам. директора по режиму, затем два срока – Георгий Иванович, с которым у нее были особенно теплые отношения. А вот с Корецким отношения, по-видимому, оставляли желать лучшего, возможно, вследствие влияния на него Егорова.
Однако все секретари парткомов в течение многих лет читали доклады, написанные исключительно Мировской. Между тем, приближалось 22 апреля, юбилейная дата со дня рождения вождя пролетариата, и в Институте готовилось торжественное заседание, на котором по традиции должен был выступить с докладом секретарь парткома.
