Сёма-фымышут 8—4 - страница 16

Это было сёмино первое, самое скромное рукоделие.

Зараза – завуч отлежалась, вывела Оберу во всю страницу дневника чернилами «красный, жирный двояк» за поведение и сорванные уроки, вызвала в школу отчима ученика, хотя прекрасно знала и понимала, отчим Сёмы – запойный, драчливый работяга. Ему только дай повод наказать пасынка, избить до полусмерти.

Суровые нравы далёкого рабочего посёлка при «железном» руднике сильно отличались от цивилизованных культурных городов. Детям, их родителям и родителям родителей приходилось выживать в суровых условиях бывших поселений для репрессированных, «политзэков» и уголовников.

Тут я Сёму приостановил в рассказе любопытными соображениями, ни сколько моими, сколько «пролетарского поэта» Маяковского.

– Почему чернилами, если двойка красная и жирная? – спросил я, шутливо подтрунивая над «обер-лейтенантом».

– Чё? – не сразу «въехал» Сёма в словесные сложности и недоразумения.

– Чернила – чёрные. А если красные?

– Краснила? – догадался «Обер».

– Выходит так.

– Залепила краснилами двояк! Ништяк! – в рифму обрадовался Сёма странным словообразованиям.

Кстати, восклицание «ништяк» и много других, порой непереводимых, выражений, в значениях которых он так до конца и не разобрался, «обер-лейтенант», похоже, заимствовал из лексикона попеновского хулигана Валерки Колба. Но об этом позже.

Некоторые жуткие истории из детства Сёмы, высказанные мимоходом, надолго врезались мне в память, как глубокие занозы в палец. Не вытащишь, пока не загноятся.

По вечерам, на чёрной грунтовке перед бараками посёлка блестело под фонарями битое бутылочное стекло, «как тыщ-щи звёзд». «Космических» звёзд, если верить «обер-лейтенанту», за густым смогом и дымными завесами из труб рудника никогда не было видно. «Настоящинские» звёзды и планеты в «чернилах» грандиозной вселенной Сёма увидел впервые только в Академе, в зелёном пространстве «потрясной» «Белой зёмы».

Медпункт в «сёмином» рабочем посёлке работал только на Промзоне рудника. В «больничку» надо было «катить» километров за тридцать-сорок в райцентр по раздолбанной грунтовой дороге.

Сопливые дошколята и младшие школьники развлекались дворовыми забавами, как могли.

К примеру, набирали по дворам, для игр в «бабки» или в «кости», выбитые в пьяных драках и потасовках здоровые зубы поселковых мужиков и баб или больные «зубенья», в черных дырках и сколах, вытащенные слесарными клещами домашними умельцами. «Человечьи» зубы «с рогами», как я понимаю, – коренные, на кону поселковыми детьми ценились выше.

Заранее прошу прощения у самых впечатлительных. Поясню, для чего иногда вдаюсь в такие жуткие подробности чудовищных сёминых историй. Меня, городского мальчишку эти рассказы невероятно потрясали, вызывали оторопь, наполняли сознание «жидким» страхом и ужасом. Да-да. Именно – жидким. Поболтаешь головой, стряхивая «страшнючее» наваждение. А внутри черепа, будто густой кисель «колдыбается». Пренеприятное ощущение.

Как можно детям забавляться играми, выставляя на кон человеческие зубы? Чудовищно и непостижимо! Это было из области книжных ужасов по Эдгару По, людоедских историй про капитана Кука, которого съели туземцы.

В Средней Азии в детстве во дворах мы играли в более сложную игру с косточками от вываренных коленных суставов овец – в «альчики». Так же кости выставлялись на кон, так же, по правилам, нужно было выбивать «альчики» «б