Семёновы - страница 3

– Ну что, Полкаша, как ты тут? – Настя погладила его по голове, пес туда-сюда махнул хвостом, показал, что он ее слышит. Она еще раз погладила его, поднялась и пошла к себе.

В комнате было тихо, Ольга куда-то ушла, Настина кровать так и стояла расправленная. Настя нехотя взяла одеяло, сложила пополам, сверху бросила подушку. Огляделась, на кресле валялось синее покрывало, взяла его, взмахнула вверх и опустила на кровать. Конечно, это было не идеально, как у копуши-сестры, но все же. Она присела на край кровати, идти никуда не хотелось, тем более в огород, где мать с Ольгой собирали ягоды. Мать опять будет ей рассказывать, как должна вести себя девушка, а ее эти разговоры каждый раз бесили. Вообще Настя всегда испытывала чувство неполноценности рядом с сестрой. Ольга была уж очень правильная, гордость родителей. Иногда Насте хотелось специально навредить сестре, подставить ее, и посмотреть, что же будет. Но в какой-то момент она останавливалась, чувствуя, что следующее действие будет уже подлостью.

Однако мелкие пакости она все-таки в отношении сестры совершала. В три года она отстригла ей одну косу, и родителям пришлось подстричь семилетнюю Олю «под мальчика», так она и пошла в первый класс, с одиноким бантиком, торчащим на голове как кочан капусты. Второй бант лежал в шкафу за ненадобностью. В десять лет она взяла первую помаду сестры и раскрасила себя и двух своих подружек. Четырнадцатилетняя Ольга рыдала в голос и обещала убить всех троих, мать стояла в дверях, не пропуская ее, а три маленькие вредительницы хихикали, убегая.

В пятнадцать лет она надела на деревенскую дискотеку лучшее Ольгино платье, весело отплясывала в нем, а позже, возвращаясь домой на мотоцикле, на котором приехал ее кавалер, зацепилась подолом и оторвала пол-юбки. Мать увидела безобразие первая, отлупила Настю нарядом по спине, а потом отвезла его в мастерскую. Знакомая швея подшила так, что если не приглядываться, то и заметно не было, Ольга об инциденте не узнала бы, если бы сама Настя в очередной ссоре не поведала ей.

Сейчас Насте было уже двадцать лет, а сестре двадцать четыре, Настя пользовалась популярностью у молодых людей, Ольга же спокойно жила в ожидании какого-то своего личного счастья. Мать не одобряла Ольгину зацикленность на Антоне, но и не мешала им, только ворчала себе под нос, что «этот балбес» заморочил ее старшей дочке голову, а жениться вроде и не планирует. Настю же она постоянно пилила за разнузданное поведение, частенько закрывала дома, и, даже, привлекала на свою сторону отца, человека миролюбивого, спокойного, но строгого, и в отношении ее, Настиной, девичьей чести, очень дотошного. Ослушаться отца Настя не могла, но злилась всегда на мать.

Еще одним рычагом давления на взбалмошную младшенькую был Артём, который мог тихо и без особого напора остановить сестру. Артёма Настя любила так, как только можно любить свою половинку. И именно он был тем голосом разума, который часто останавливал ее не только вслух, но и внутренне, потому что когда Настя что-то замышляла, она всегда думала, что на это скажет Артём.

Настя все-таки решила пойти и поискать мать и сестру. Делала она это не потому, что ее замучила совесть, а потому что вечером намечалась дискотека, и если ее накажут, то вместо танцев она может получить максимум кино по телевизору. Она вышла во двор, прислушалась. Было тихо настолько, как это может быть в деревне. Квохтали куры, где-то блеяла коза, воробьи оглушительно чирикали, вдалеке был слышен работающий трактор. И все же это была тишина, такая, какой в городе никогда не будет. Среди этих звуков не было ни одного человеческого голоса, ни одного звонка мобильника, ни одной известной и модной песни. Насте в городе было веселее и комфортнее, но тут, в родном доме она отдыхала душой. Только тут она спала как убитая, и утром просыпалась с удовольствием. Здесь не страдала она головными болями, которые ужасно мучили в городе.