А кокаин и никотин погубили Землю. Ему даже не нужно было это произносить вслух. Розмари и Даниэль сидели рядом, держась за руки. Второй рукой она прикрывала рот, а он нервно озирался.
– Эфедрин – тоже алкалоид, – сказал Блас, медик, – он стал вторым ребенком, подавшим голос, но вид у него был виноватый, и он смотрел в землю. – Он поддерживает дыхание.
– Город там, – заявила я. – У бамбука есть плоды.
Морщины у Веры стали глубже.
– Это возмутительно. Ты нарушила договор, а теперь выдвигаешь ложные обвинения. Перед тем как продолжить, надо со всем разобраться. Но чтобы больше никаких разговоров об этом не было до следующего совета. Это сеет рознь, а нам надо направлять все силы на созидательную деятельность. И я хочу, чтобы все принесенное Сильвией и Джулианом было проанализировано.
– Я могу это сделать, – прохрипел Октаво.
Брайен не скрыл своего разочарования. Я была раздосадована, но скрыла это. Родителей мне не убедить, но я знала, что некоторые дети уже со мной согласны. По дороге домой меня несколько раз мягко похлопали по плечу.
– Я все это должным образом проанализирую, – пообещал Октаво, зайдя ко мне в комнату. Он задыхался и хрипел. Я очень в этом сомневалась: он ведь знал, что Джулиана убили, а сам ничего не стал делать. Я смотрела на плоды, умирая от желания вгрызться в них, почувствовать, как высушенная мякоть во рту становится живой, сладкой и сытной. – Еще плоды, – сказал он. – Отлично.
– У меня есть кости стекловара.
Я наблюдала за его реакцией.
– Кости… очень хорошо.
Но он не был ни рад, ни удивлен.
– Вы знали про город.
Он не желал встречаться со мной взглядом.
– Я могу это проанализировать, – сказал он и ушел, шаркая ногами.
Лжец. Но мне показалось, что ему не нравится лгать. И есть все-таки надежда, что он не станет лгать и дальше.
На следующее утро, холодное и дождливое, сломались метановые биореакторы в силовых установках автопропольщиков. Николетта была слишком занята их ремонтом чтобы смотреть на спутниковые карты: посевы были на первом месте. Меня отправили чинить крышу на центре даров, и там со мной встретилась Синтия.
– Нам даже нельзя об этом говорить! – пожаловалась она.
– Ну и не говори, – ответила я. – Не говори ни о чем.
Тем вечером мы, семеро детей, ужинали молча. Внуки решили, что это такая игра, и тоже к нам присоединились. Хиггинс попытался заткнуть Веру, когда та заговорила о погоде и новых проблемах с медицинским оборудованием, которые означали новую работу для Николетты и отсрочку для анализов Октаво, потому что оборудования не хватало для исследования окружающего мира и лечения прободной язвы у Анселя, чего-то у Террела, и чего-то еще у кого-то еще, и боли в суставах у симулянта-Брайена. При каждой ее фразе Хиггинс качал головой: нет-нет-нет! К нему присоединились другие внуки. Стоило Вере открыть рот – и полдюжины головок начинали трястись.
К следующему утру в Брайена кончилось терпение.
– У тебя зависимость от этих плодов, так ведь? Отвечай мне!
Вместо ответа я сняла с себя одежду, потому что родители терпеть не могли наготу по какой-то земной причине. Он удалился со всей возможной для него скоростью.
Этот протест стал популярным. Хиггинс с друзьями разделись донага и пытались снимать одежду с других.
Днем Вера, глядя мне в глаза и демонстративно игнорируя мое тело, приказала сделать клетку для водородных семян, близких к созреванию, так что я отправилась в сарай за травянистым эспарто. Хромая, подошел Октаво.
