Семиведьмие. Бронзовый котел - страница 17

Не успела Ни в дверь постучать, как та сама раскрылась перед ней, а из глубины домашнего тепла, что пахнуло из налитой светом очага утробы дома, раздался скрипучий, но приветливый голос:

– О, гляди-ка, живая душа на огонек забрела! Заходи, милая, заходи, уж темнеет, да ты, верно, притомилась… издалека ли идешь?

Ниив шагнула внутрь и увидела крохотную сгорбленную старуху с волосами, что паутина, белыми да клочковатыми, и носом таким длинным и острым, что та старуха им в очаге мешала угли, точно кочергой.

– Издалека, наверное, бабушка…

– Чаво, милая, потерялась, штоль?

– Да, – вздохнула Ни, – потерялась, совсем потерялась!

Старуха была ласкова и приветлива с девушкой, накормила, напоила, одежды выдала из своих запасов, крепкой и ноской, зеленое с голубым, как дома Ни привыкла носить.

А в ответ девушка поведала все, что с нею приключилось.

– Охохохохо! Ну и в историю ты попала, милая! – заохала старуха. – Как же угораздило тебя… муж твой – это ж в самом деле король всей здешней земли, от окраины моего леса и до ледяных гор на севере! И теперь изведет его черная злая ведьма!

– Так что же мне делать? Неужели никак помочь нельзя?

– Помочь-то? Помочь, милая, всегда можно, да только хватит ли у тебя духу на то? Это не прогулка за ромашками будет, совсем!

– Готова, бабушка! На все готова! Я все испортила – мне и поправлять!

– На все? Да знаешь ли ты, на что обрекаешь себя, прежде чем словами такими бросаться?

– Я люблю его! И я хочу вернуть своего мужа! Я не только свою судьбу на клочки разломала, так тем более не могу отступиться. Как бы так снова склеить то, что разбито?

– Склеить, милая, никак. Судьба – это тебе не миска и не горшок! Судьба – она как полотно из нитей разных – где яркая, нарядная, пестрая, где простая серая, а где черная, как боль… Склеить – никак. А вот новую нитку выпрясть и ею разрыв зашить – то можно. Но, повторю я, то будет так сложно и так тяжело, что никто, кроме тебя самой, не сможет у тебя этого испросить.

– Я согласна, только скажи, знаешь ли, как мне быть?

– Ну слушай, храбрая. На свою голову спросила – теперь слушай! – и старуха, сплеснув крыльями старой, серой, что перья зимней совы, шали, подскочила на месте. Метнулась по стене ее тень, огромная и изломанная – да не напугалась Ниив ни капли. Не осталось места для страха в девичьем сердце уже, верно.

– Слушай! – крикнула старуха, и голос ее возвысился, став гулким и грозным, точно порыв ветра в вершинах древних елей. – Муж твой – под властью черной ведьмы Ангарвы, и прикован теперь он к скале, на самом высоком пике из гор, что далеко на севере! Обращенный в черного оленя, день и ночь он силится сбросить зачарованную цепь с себя и умчаться прочь – но стерегут его злые собаки ведьмы Ангарвы! Только тот смог бы помочь, кто знал бы, как одолеть колдовских собак и снять зачарованную цепь, но ничем той цепи не разбить, кроме как разрыв-травой синецветной. Траву эту тоже добыть наука мудреная – долго идти за нею, за небывалою. Синяя та трава вся, целиком – выросла она там, где неба кусок на землю упал, оттого и цвета – небесного. Поет трава и днем и ночью, выплетает заклинания, что могут одолеть замки и препоны любые, что меняют пути и прядут новые нити в ткани судеб, разрывая прежнее, спутанное да неказистое. Срезать траву эту можно лишь золотым лезвием, на которое чары накладывали три дня и три ночи, чтоб победить природную мягкость золота и заставить светоносный металл стать крепче, чем слезы скал