– Милый Рам, ты снова убил, но на этот раз освободил меня.
В этот момент произошла новая перебивка кадра, Андрей-Рам перестал быть собой, а его человеческое (вернее посмертно-человеческое) сознание угасло, а как бы спящий орел вновь проснулся и вновь стал Гарудой, рвущим и глотающим кровавую плоть серны. На мгновение в сознании орла мелькнуло воспоминание, что он только что видел нечто удивительное, да и вообще был кем-то иным, но эта вспышка угасла так же, как все предшествующие – разум орла был не приспособлен держать в голове столь сложные образы и понятия. Он вновь приступил к прерванной было трапезе – его голод оставался еще достаточно силен – как вдруг из-за ближайшего валуна раздалось угрожающее рычание-шипение. Гаруда резко повернулся и увидел, что сзади к нему подкрадывается, низко пригнувшись к земле, снежный барс-ирбис.
Несомненно, если бы ирбис (это была крупная опытная самка, в самом расцвете сил) собирался напасть на самого Гаруду, то он бы подкрался более незаметно и уж точно бы не рычал предупредительно. Ясно, что в качестве обеда беркут не представлял для него никакого интереса, тем более вступать в бой с крупным, сильным орлом небезопасно даже для барса и по меньшей мере чревато серьезными ранами. Гаруда хорошо понимал, что ирбиска для него не опасна и желает полакомиться его добычей, зная, что нормальный орел не будет связываться с более сильным противником. В любом другом случае Гаруда и не стал бы с ней связываться, даже будучи голодным, он знал, что шансов победить матерого барса у него нет, тем более вступив в битву на земле, где он терял свое основное преимущество. Конечно, жалко терять обед, еще толком не утолив голода, к тому же крупную серну можно было бы растянуть на два-три дня, как следует упрятав ее в скалах, но такова жизнь: вчера ограбил он (а он сам нередко воровал чужую добычу), сегодня ограбили его – а завтра он сам опять кого-нибудь ограбит. Обидно, конечно, но лучше потерять добычу, чем жизнь. Однако сегодня что-то держало Гаруду от того, чтобы благоразумно улететь – благо времени на это было вполне достаточно – и чем ближе подходила ирбиска, тем сильнее крепло решение Гаруды вступить в бой – возможно даже в свой последний бой. Все дело в том, что с его сознанием снова, уже который раз за эти пару часов произошли непонятные эффекты. Он вдруг совершенно отчетливо понял, что эта мощная, изящная горная кошка и есть убийца его жены и детей, хотя вряд ли достойное занятие для взрослого барса разорять птичьи гнезда. При этом непонятно откуда взявшаяся уверенность сопровождалась внутренним кинофильмом (подобных отчетливых картинок внутри сознания Гаруда в своей жизни не мог припомнить). Он ясно увидел, как эта самка ирбиса забирается на старый, развесистый тис, на котором было сооружено огромное гнездо Гаруды. Затем осторожно забирается в гнездо и начинает убивать его беспомощных орлят, с легкостью прокусывая их хрупкие, покрытые нежным пухом беззащитные тела. Затем Гаруда увидел, как на барса с отчаянным криком налетает его орлица и между ними разыгрывается жестокая схватка, при этом гнездо проламывается и ирбиска вместе с впившейся в нее орлицей падают с дерева, ломая ветки. Очевидно падение с пятнадцатиметровой высоты могло бы закончиться для барса плачевно, но получилось так, что орлица оказалась невольной спасительницей своего врага, поскольку во время падения она рефлекторно махала крыльями, и это в значительной мере смягчило удар о землю. К тому же в момент удара о землю ловкая ирбиска извернулась и оказалась наверху, чем еще больше смягчила себе и без того смягченный полет. Орлица же напротив оказалась оглушенной, а возможно даже потеряла сознание, и этой паузой сумела воспользоваться быстро пришедшая в себя ирбиска, добравшись до шеи орлицы и перекусив не очень прочные птичьи позвонки. Последнее, что видел Гаруда в своем эдейтическом видении – это то, что ирбиска утаскивает орлицу в лес и скрывается за деревьями. Была ли она съедена или выброшена где-нибудь вдали от гнезда, Гаруда так и не увидел.
