Вернулась мисс Фолторн с подушкой и шотландским пледом.
– Теперь спи, – сказала она. – Постараюсь не беспокоить тебя, когда вернусь.
Она выключила свет, и дверь закрылась за ней с леденящим щелчком. Я прислушалась в ожидании звука, когда повернется ключ в замке. Но даже мой острый слух уловил только звук ее удаляющихся шагов.
Она направляется в свой кабинет, чтобы вызвать полицию. Это точно.
Я напрягла мозг в поисках вариантов, как бы мне оказаться в «Эдит Клейвелл» в момент, когда снимут простыню и откроют тело.
Быть может, я могу войти с видом лунатика, потирая глаза и рассказывая историю, что я хожу во сне; или что мне отчаянно нужен стакан холодной воды, потому что у меня некая наследственная тропическая болезнь.
Не успев приступить к воплощению какого-либо из этих планов, я уснула.
Конечно, мне приснился Букшоу.
Я ехала на «Глэдис», моем велосипеде, по длинной каштановой аллее. Даже во сне я думала, как же чудесно слышать поющего жаворонка и ощущать аромат раздавленных ромашек на заброшенной южной лужайке. Это и еще запах приходящего в упадок старого дома.
У парадной двери меня ждал Доггер.
– Добро пожаловать домой, мисс Флавия, – сказал он. – Мы по вас скучали.
Я проехала мимо него в вестибюль и затем вверх по восточной лестнице – и это демонстрирует, какими нелепыми могут быть сны. Хотя я съезжала на велосипеде вниз по ступенькам, я никогда, никогда не была замечена в езде вверх.
В химической лаборатории эксперимент был в разгаре. Мензурки побулькивали, в колбах что-то кипело, и разноцветные жидкости важно текли туда-сюда по стеклянным трубкам.
Хотя я не могла вспомнить цель этого эксперимента, я с нетерпением ожидала результат.
Я запишу в своем дневнике: от гипотезы к выводу, и изложу все так аккуратно и подробно, что даже идиот сможет проследить ход моей блестящей мысли.
Химические журналы будут драться за право опубликовать мой труд.
И все же в этом сне ощущалась неописуемая печаль: печаль, которая бывает, когда голова и сердце не могут прийти к согласию.
Одна половина меня была переполнена счастьем. Другая – хотела заплакать.
Когда я проснулась, где-то звонил колокольчик.
Мои глаза отказывались открываться. Такое ощущение, что, пока я спала, кто-то их заклеил.
– Поторопись, – говорил голос мисс Фолторн. – Уже прозвенел звонок.
Я уставила на нее затуманенный взор.
– Твоя форма на стуле, – продолжила она. – Одевайся и спускайся к завтраку. На столе стоит кувшин. Умойся. Почисти зубы. Постарайся выглядеть презентабельно.
И с этими словами она ушла.
Как человек может быть таким переменчивым? – удивилась я.
Видимо, настроение этой женщины привязано к некоему внутреннему флюгеру, который беспорядочно крутится во все стороны. В один миг она почти нежна, а в следующий превращается в старую каргу.
Даже непостоянная Даффи, от которой я узнала эти умные слова, ни в какое сравнение не шла с этим циклоном.
Старый диван, набитый конским волосом, застонал, когда я сначала села, а затем встала на ноги. Моя спина ныла, колени онемели, шея болела.
Я уже предчувствовала, что это не будет красный день календаря.
Я заставила себя втиснуться в школьную форму, приготовленную мисс Фолторн: нечто вроде темно-синего шерстяного платья без рукавов с плиссированной юбкой, черные колготки, белую блузку. Венчали весь этот ужас галстук в диагональную желто-черную полоску – школьных цветов – и темно-синий блейзер.
