– Пшепрошем… Як то жона? Войтех брав пани до шлюбу?
– Пережитки, товарищ Ян. Нас записали революционным браком на пролетарском митинге в селе Жабокряк, а в свидетели занесены товарищ Маркс и товарищ Ленин.
– Ленин! Сам Ленин?
– И Маркс.
– Пшепрошем, пани, той Маркс, часом, не сын Хайки, торговавшей мылом на могилёвском шляху?
– Карл Маркс – учитель и вождь мирового пролетариата, темнота.
– Зараз я каганец запалю…
– Темнота в переносном смысле… Товарищ Маркс – создал «Капитал».
– Капитал трудно нажить, пани. То значит Маркс не сын Хайки?
– Карл Маркс революционер-экономист.
– Ага, раввин. То по якому обряду он вас венчал, по иудейскому?
– Нас не венчали, мы записаны в протокол митинга как муж и жена. Революция отменила поповские обряды. Войтех, свято исполнял и хранил идеи мировой революции.
– То, значит, он их хранил в мазанке у Анельки?
– Почему? У какой Анельки?
– Свидерской, дочки Альбины. – Пан Януш разволновался. – То знамо, пани-товаришке комиссарше, цо Войтех Анельку сватать собирался, из-за Анельки его убили! Знамо?… То добжа жонка, от которой муж гуляет?…
– …Контра недобитая! – комиссарша выхватила наган. Пан Януш попятился к стенке. – Пропаганду свою куркульскую проводишь, мироед хромоногий! – Взвела курок.
– Пани, то правда, Анелька привечала Войтеха…
– Может, он вёл разъяснительную работу среди бедноты, агитировал за советскую власть, конспирируясь Аделькой…
– Анелькой, пани, пшепрошем, не стреляйте, пани. – Комисарша опустила наган, Ян осмелел, разжалобился. – Може, пани правду каже, може Войтех агитацию разводил. Не может муж от жены гулять напропалую. У той Анельки, пани, курва мама, и вона така сама, пся крев! Я ему говорил, та Войтех… Вы же знаете Войтеха, пани?…
– Фаина.
– Пани Фаина, он дурноватый, поляк безмозглый! Садитесь за стол, я зараз сала принесу, молока козьего. Пани родом з Могилёва?
– С Одессы.
– То от нас дужэ далеко, пани Фаина, а я тилько в Могилёве був, там аж две синагоги. То пани взялы нашу фамилию?
– Мы с Войтехом решили взять фамилию революционную – Комиссаровы и сына так записать, но не успели оформить. Меня партия направила на подпольную работу в Одессу. Там я родила Мишу, сына Войтеха…
– У Войтеха сын?
– Михаил Васильевич Божемский. Войтех не знал, что Миша родился…
– Як не знал? То сын Войтеха?
– А вы думаете, я вас обманываю?… Зачем?
– Може, пани Фаина, хоче наследство, то у нас ниц нема, ни гроша. Выпейте молока, пани, добже молоко. То як у пани фамилия?
– Зильберман.
– У нас, пани Зильберман, нема сребра…
– Любила я Войтеха, понимаешь, старик, любила! Не нужно мне ни наследство, ни серебро, ни золото…
– Того золота нема, петлюры забрали…
– Где Войтех похоронен?
– То тайна, пани…
– Где?
– Под орехом…
На следующий день к ореху прискакал летучий отряд товарища Мирона Криворучко с флагом, походным оркестром и австрийской пушкой. Истоптав копытами огород, устроили митинг. «Холера, ясна, пся крев!» Пан Януш обречено плямкал губами, изображая совместное с отрядом пение Интернационала. Далее краснопузые установили на могиле брата деревянный шпиль с бесовской звездой, зарядили пушку и стрельнули снарядом в небо. Как выяснилось впоследствии, целились в небо, а попали в козу горбатой Домки Баранецкой, что живёт за Броварской кладкой. Командир Мирон Криворучко с ближайшим окружением, посетил жилище павшего красногвардейца. Выпив ведро… (мерило золотого запаса) доброго червонного вина, расцеловал Яна в губы и велел хранить прах героя как зеницу ока. Комиссар отряда товарищ Фаина, с влажными глазами, по-родственному обняла Януша и ускакала вслед за командиром. Пан Януш облегчённо сплюнул и вытер губы рукавом.
