А любовь? Как же без любви? Почему без любви? Ян обладал достаточным умом, шармом, одни усы чего стоили, не говоря уже о разбуженной мужской страсти. Врачи утверждают: «Воздержание полезно». Можно представить объём полезности, накопившийся за три с небольшим десятилетия воздержания и, наконец-то, получившей право на реализацию сохранённого потенциала… Ранее закоренелому холостяку представлялось, что телесная близость слишком примитивное отражение божественного чувства. Наверное, он просто заблуждался или опасался прослыть несостоятельным в супружеских ночных утехах. Теперь, бывало, и днём… Оказалось, что Ян, о-го-го как силён, да при хозяйстве, при деньгах… Топчан совсем расшатался, грозя развалиться на части, невыносимо скрипел. Заказали постель местному столяру, из своих, из поляков. Пан Томаш заломил невероятную цену, но пан Януш великодушным жестом прервал торг, затеянный практичной супругой, и потребовал изготовить ещё более дорогой экземпляр столярного искусства. Вот вам и отсутствие любви. Помпезность доставки мебельного шедевра в убогую хижину дала мощный повод к недельному обсуждению землячками психического состояния бывшего холостяка. Кобеты, недавно мечтавшие занять вакансию невесты Божемского, изливали потоки желчи в адрес строптивого Яна, тем самым очищали свои организмы от накопившихся шлаков и… хорошели. Их прелести замечали вдовцы, давно потерявшие интерес к прекрасному полу, и засылали сватов.
Жизнь – цепная реакция человеческих эмоций.
Бронислава застилала постель льняными простынями, купленными в лавке Захара Хануковича. Захар привозил их с Полесья от своего брата Боруха. Януш по вечерам незаметно совал под матрас свою кепку, по-старинному поверью – предмет значимый, приносящий потомство мужского рода. Для этой цели он сшил у Сёмы Швестера кашкет-восьиклинку. Прежнюю кепку с высокой тульей, кстати, изготовленную ещё дедом Семёна каких то двадцать лет назад, расточительный молодожён повесил на огородное чучело. Любовь меняет человека и его жилище. Как-то незаметно в обители появились подушки, одеяла, венские стулья. Бельё часто стиралось, из второй половины полуземлянки выселен как крупный рогатый скот, так и мелкий безрогий, невесть куда исчезли постельные насекомые, досаждавшие бобылю не одно десятилетие. От таких перемен вполне допустимо малость свихнуться. Возможно, местечковые кумушки были не так далеки от истины, когда изливали своё предвзятое мнение. Ян парил гордым соколом, свысока поглядывая на сверстников, давно утративших интерес к проблемам продолжения рода, ему бы побалакать с молодыми производителями, так не с кем, паны-товарищи рубят головы друг другу, им некогда. Пусть воюют, а мы тут тоже времени не теряем, делом занимаемся. Ян при каждом удобном случае любовно поглаживал свою гордость – вздутый выше носа живот беременной супруги. «Как там наш Войтех?»
В октябре по всем признакам ожидался мальчик.
Ох уж эти октябри! Чего только не приносят они на золотых крыльях осени. Пану Янушу двойное разочарование: первое от жены, второе от вина. Бабка повитуха, приглашённая и оплаченная заранее, вытурила будущего папашу за дверь. Пребывая в сенях и надеждах, Ян грезил маленьким Войтехом. «Ваську обижать не стану, но наследство только Войтеху, моему Войтеху…» Вместо Войтеха родилась девочка. С расстройства «новоиспечённый ойтец» увлёкся недобродившим вином. Кто не познал вкуса и очарования молодого вина, тот не подозревает о возможных последствиях, куда как менее прелестных. Обгадился новоявленный папаша в прямом и в переносном смысле. Ночь, проведенная в незамысловатой крестьянской «обсерватории», астрономических открытий обществу не принесла, но мозг винодела посетили некие зачатки философских мыслей. Утром, выкушав, по совету жены, водки с солью и сушеных груш, пан Ян провёл следующую ночь в том же помещении из кукурузных стеблей, натужно рассматривая мохнатые звёзды и туман млечного пути. Средства народной медицины укрепили не только желудок молодого отца, но и маниакальное желание обрести наследника.
