Местные индейцы, живущие по побережьям Параны, давно не имели такого оружия и не осмеливались нападать на белых, опасаясь карательных экспедиций. Но иногда к реке спускались горные племена и те, кто жил в непроходимых лесах, куда колонизаторы ещё не смели сунуться. Он них случалось немало бед.
– Меня зовут Эстебан Корейос, я – рулевой на судне, – сказал мужчина. – Иезуитская миссия из Асунсьона направлялась в Буэнос-Айрес. – он чуть запнулся, словно бы подбирая слова: – Я с этой миссией.
– Но вы не монах… Где… святые отцы?
– Мы подошли слишком близко к берегам… Индейцы… Сейчас вы видите всех, кто остался в живых, – Эстебан широким жестом обвел рукой краснокожих. – Матросы могут подтвердить мои слова.
В это время священник, который занимался раненым, поднялся и громко сказал всем, кто мог его слышать:
– Господь принял его грешную душу.
Все перекрестились. К удивлению Корейоса окружающие дружно опустились на колени и стали молиться. Несколько удивленный всеобщим благочестием, Эстебан последовал общему примеру.
– Отец Бенедикт умер. Что же вы намерены делать дальше? – спросил у рулевого коррехидор чуть позже.
– Я должен выполнить его миссию до конца. Насколько я знаю, в Санта-Фе для него из Кордовы должны были доставить вино, – произнёс Корейос спокойно. – Я намерен забрать его и отвезти по назначению, в Буэнос-Айрес.
Он лгал. Про то, что иезуиты должны были получить в этом городе бочки и увезти их на продажу, на судне секретом не было ни для кого. Эстебан знал, что испанцы не будут разговаривать с индейцами в силу предрассудков. Единственный белый человек, кто остался в живых на галере[29] – это он. Это значило, что переговоры будут вести только с ним.
Хитрый рулевой смекнул, что раз святые отцы не могут предъявить теперь права на доставленный из Кордовы товар, можно попытаться хитростью добиться погрузки его на судно и перепродать к собственной выгоде.
– Там, в рундуке, есть кое-какие долговые расписки по этому поводу. Я могу принести.
Получив утвердительный кивок головы, Корейос бросился в каюту. Он понимал, что рискует, так как по бумагам получателем вина значился покойный отец Бенедикт.
Коррехидор между тем сильно озадачился. Он не знал, следовало ли вино отдать рулевому или стоило оставить его до нового приезда святых отцов? Но Асунсьон мог прислать новое судно через месяц или два, а то и позже.
– Куда вы повезете бочки? Знаете ли вы, кому оно предназначено? – подозрительно спросил Эстебана Пабло, когда глава городского совета читал долговую расписку.
– Как куда? В церковь Святого Томаса в Буэнос-Айресе, – не моргнув глазом, соврал рулевой. Он не стал уточнять, что о существовании этой церкви узнал незадолго до кончины отца Бенедикта.
Коррехидору ответ показался убедительным. Он не смел препятствовать делам католической церкви после показательной казни Отвиля.
– Хорошо, сеньор. Я передам вам бочки, – сказал он важно.
Эстебан серьезно кивнул и бросил взгляд на умершего.
«Простите, отец Бенедикт. Вам это вино все равно больше не нужно, а мне требуются деньги!» – подумал он.
Через несколько дней, после того, как иезуита похоронили, судно, груженое бочками с вином, шло в сторону Буэнос-Айреса. Ветер в парусах и течение способствовали быстрому продвижению. Индейцы, обученные иезуитами, прекрасно знали фарватер реки.
Эстебан лежал в гамаке в небольшой каюте, которую раньше занимали святые отцы, и смотрел в окно на огромное звёздное небо с широкой полосой Млечного Пути. На востоке уже светало, но мужчине не спалось. Он никак не мог поверить в случившееся.
