Улица Реамюр, улица Бобур: я проезжаю по западу Марэ, впереди Ратушная площадь, сияющая иллюминацией, вдали вырисовываются две массивные башни и стрела Нотр-Дам.
Год за годом в эти два дня разыгрывается – с небольшими вариациями – одна и та же пьеса: мать превозносит успехи Беренис и Фабриса, их жизненный выбор и блестящие карьеры. Ей все по душе: их дети, блестящее образование, которое они получают, их отметки. Все разговоры всегда об одном и том же: эмиграция, бегство от налогов, франкофобия.
Меня для них не существует. Я отбилась от стада. Я «парень в юбке», замарашка, неудачница. Папочкина дочка.
Затруднения могут распространиться на некоторые линии метро и Парижской железной дороги. Ожидаются задержки авиарейсов. Аэропорты Парижа ждет «черный день»: тысячи пассажиров рискуют не улететь в назначенное время.
Впрочем, снежные заряды пощадят долину Роны и средиземноморское побережье. В Бордо, Тулузе, Марселе температура составит 15–18 градусов, в Ницце и Антибе можно будет поужинать на террасе, ведь там ртутный столбик достигнет отметки 20 градусов.
Надоело быть подсудимой у этих болванов! Надоели одни и те же реплики: «Так и живешь без дружка?», «Не подумываешь забеременеть?», «И чего ты ходишь мешок мешком?» и «Может, пора выйти из подросткового возраста?».
Не говоря уж об их вегетарианской диете, психозе с сохранением фигуры и доброго здравия: всех этих орешках (скоро крылышки отрастят и вспорхнут), тошнотворных киноа, тофу, пюре из цветной капусты!
Сворачиваю на улицу Кутельри, еду над набережной по мосту Нотр-Дам. Волшебное место: слева исторические здания больницы «Отель Дьё», справа фасад Консьержери и крыша Часовой башни.
Всякий раз, возвращаясь в отчий дом, я испытываю чувство, что попятилась на тридцать лет назад, что опять открылись детские раны, ожили подростковые травмы, опять разгораются конфликты, грозящие братоубийством. Полнейшее одиночество – вот какое чувство меня там охватывает.
Каждый год я даю себе слово, что больше этого не повторится, но проходит год, и снова-здорово. Сама не знаю, почему я это допускаю, зачем раз за разом туда суюсь. Как ни велико побуждение окончательно сжечь мосты, побеждает желание увидеть их лица, когда я предстану разодетая как принцесса, под ручку со своим неотразимым избранником.
Левый берег. Я мчусь по набережным, потом поворачиваю на улицу Сен-Пэр. Там сбавляю ход, включаю аварийную сигнализацию и торможу на углу улицы Лилль. Захлопнув дверцу машины, я натягиваю оранжевую нарукавную повязку и звоню в домофон красивого недавно отреставрированного дома.
Мой палец не отлипает от кнопки звонка целых полминуты. Мысль приехать сюда возникла у меня в начале недели, но сперва потребовалось кое-что разузнать. Знаю, мой поступок – безумие, но одно дело знать, а другое – отказаться от навязчивой мысли.
– Да, кто там? – отзывается заспанный голос.
– Поль Малори? Уголовная полиция, откройте, пожалуйста.
– А в чем дело?..
– Это полиция, месье. Открывайте!
Щелкают, отпираясь, сразу несколько замков. Вместо того чтобы воспользоваться лифтом, я бегу, перепрыгивая через ступеньки, на третий этаж и колочу в дверь.
– Иду, иду!
Мужчина, отперший дверь, – мой красавчик-гинеколог, но с утра пораньше вид у него, скорее, неприглядный: трусы, старая футболка, белокурые кудри всклокочены, рот удивленно разинут, усталость пополам с тревогой на лице.
