– Француз, что ли? Де Ноэль…
– Ага… француз.
– А Буш почему?
– Ну… потому что Буш.
И стыдно, что сам не знаю, почему я Буш де Ноэль, а может, он вот тоже не знает, почему он Марк 11 11 11 11, а я спрашивать буду… Вспоминаю какие-то евангелия, которых никогда не читал, от Марка, которого тоже никогда не читал, какой-нибудь стих под номером 11.11.11.11, которого я никогда в жизни в глаза не видел. Холодок подступает, уже жалею, что не оделся потеплее, проваливаюсь в снег, понимаю, что в выборе обуви тоже ошибся…
– Ну а вообще, месье Ноэль… какие традиции-то знаешь?
– Ну, я лично знаком с господином Адвентом…
– С господином Адвентом кто только не знаком…
– Еще Пай Натала знаю.
– А он что?
– Он подарки детям в ботинки кладет.
– Гхм… любопытно. А еще?
– Что-то слышал про греческую лодку…
– А она что делает?
– А ею украшают дом на Рождество… Еще что-то слышал о ведьме Бефане…
– Да, мы с ней старые знакомые… Ну, понимаешь же, месье, что это только крохотная доля всех традиций?
– Разумеется…
– Теперь понимаешь, зачем мы идем в лес? – Марк снова многозначительно поигрывает топором, мне снова не по себе.
– Э… не совсем.
– Ну а как понимаете?
Признаюсь:
– Никак…
– Эх, месье, месье… Обычаи, месье, обычаи…
– Вы… ищете обычаи?
– В точку, месье, в точку. Обычаи… милые рождественские обычаи… мы привыкли считать их милыми… но знали бы вы, что на самом деле только не встретишь в лесу… Древние обряды, от которых кровь стынет в жилах…
Откашливаюсь:
– Ну, насколько я помню, они давно вымерли…
– …плохо же вы знаете обычаи, друг мой…
– Вы хотите сказать… они еще остались?
– Подозреваю, что да… к сожалению…
Снова многозначительно поигрывает топором, ведет меня в глубину леса. Снова думаю, когда он зарубит меня в лесной глуши…
– Ч-ш-ш-ш!
Марк замирает, прислушивается, показывает куда-то в пустоту, хоть убей, ничего не вижу, а ведь убьет, как пить дать убьет…
– Вот… гляди…
Вижу за деревьями что-то сияющее, тонкое, полупрозрачное, полупризрачное, скользит, подсвечивая тончайшие ветви…
– Лючия… – шепчу я восторженно, – Лючия…
– Ну-ну, полюбовались, и хватит, не туда вы смотрите, вон, вон, левее…
Смотрю левее, снова хочу сказать, что ничего не вижу, спохватываюсь, это еще что, быть не может… показалось… нет, не показалось, точно, никаких сомнений, женщина стоит в домашнем переднике, дети вокруг неё бегают, связывают, связывают…
– Эт-то ш-што т-такое, а ну прекратить! – выхватываю у Марка топор, бросаюсь на поляну, дети с визгом разбегаются во все стороны, визг молнией взлетает на дерево, прячется там.
– Вы… вы… – женщина возмущенно смотрит на меня, – да как вы… да как вы смеете?
– Не бойтесь, сударыня, я спасу вас…
– Уйдите… уйдите прочь!
– Я спасу вас…
– Вы… вы моих детей распугали, да как вам не совестно?
– Но они же хотели расправиться с вами… они вас связывали…
– Да что за идиот такой, полено оно и есть полено! – над ухом взрывается голос Марка, – ох, простите его, непутевого, ну не дал Бог ума, не дал, полено, оно полено и есть…
– Почему… полено?
– Так я только сейчас вспомнил, Буш де Ноэль, это же рождественское полено…
– П-полено?
– Ну да… в глубокой древности в дом приносили полено, поливали его маслом и вином, потом сжигали… А потом когда камины и очаги канули в Лету, люди стали печь торт в виде полена… Буш де Ноэль… эх, полено, оно полено и есть, это же Сербия!
– Сербия? – изумленно смотрю на женщину, к которой снова подбираются дети.
