– Про бережное отношение я согласен, ― кивнул Антон. ― Но ещё раз повторюсь, ничего мега бестактного я в этой рецензии не увидел. Можете меня закидать камнями.
– Товарищи, а позвольте, теперь вмешается так называемый «критик», ― из глубины комнаты прозвучал громкий и решительный голос Арсения, он не спеша вышел к присутствующим. ― Когда я отправлял статью на публикацию, то предполагал, что моя рецензия вызовет определенный резонанс, но, конечно, не в таких масштабах. Друзья, скажу честно, удивили. Начну с того, что я сам себя критиком никогда не позиционировал. Уже не знаю, кто первый пустил эту утку, да это уже и не важно. Правда несколько иная ― я просто пишу о театральных постановках, высказываю своё личное мнение, которое никак не претендует на истину в последней инстанции. Если оно кому-то не нравится, ну уж извините. Почему, интересно, такой резонанс не вызывали мои другие рецензии, где я почти всё одобрял? Стоило мне только в первый раз с чем-то не согласиться, высказать своё мнение, которое кому-то может не понравится ― и понеслось… Простите, но где тут бестактность? В том, что я провёл сравнение с другой постановкой? Что я прямо написал, что в Краснове не увидел Тартюфа? Да, не увидел. И что? Я не имею права об этом написать? Укажите мне конкретно тот абзац, где я кого-то оскорбил или небрежно написал о спектакле. По-моему, в итоге, я всё вывел в позитивное русло. Нет, это просто удивительно…Впервые за свою журналистскую карьеру я посмел что-то осудить в спектакле и меня уже готовы распять.
– Арсений, хотите добрый совет? ― Антон с улыбкой посмотрел на Сеню. ― Никогда не оправдывайтесь.
– Арсений, я не видела спектакля и не читала других ваших рецензий, ― редактор театрального журнала обратила на Сеню испытующий взгляд, было видно, что Воскресенский ей откровенно неприятен, ― У меня нет каких-то особых поводов любить или не любить этот театр. Но как человек с высшим театральным образованием и приличным стажем работы этой сфере, сообщаю Вам, что Вы со своим личным мнением опозорились.
– Вот прямо опозорился? ― Антон решил взять у редакторши реванш, ― А скажите, пожалуйста, как человек с высшим театральным образованием и приличным стажем работы в этой сфере… Доводилось ли вам видеть спектакли, созданные людьми исключительно с высшим театральным образованием и восхваленные людьми с аналогичным образованием, которые смотреть невозможно?
– Молодой человек, послушайте, мне много чего доводилось видеть! ― редакторша уже не выдержала и перешла на повышенный тон. ― Я от вас только и слышу «театр обижен, театр не приемлет иного мнения». Это ваш контекст, я вне его. Понятно вам? И, находясь вне его, я открыто говорю, что статья непрофессиональная, некорректная. А с контекстом разбирайтесь сами. Он ваш.
– Удобно перевести дискуссию в поле «театр польщён – театр унижен», ― Аллу уже начало конкретно раздражать, что Антон так рьяно пытается оспорить то, что для неё свято и непоколебимо. ― Тем более, что упрекнуть конкретно наш театр в неадекватности к критике вряд ли кто сможет из участников дискуссии. Ну, за исключением некоторых. А ситуации бывали. И бывали разные. Когда я училась, усвоила простую формулу критики. Первое. Если явление не театрального порядка ― не писать о нём, на что бы оно не претендовало. Второе. Если мы говорим о театре, есть «нутряковое», а есть «публичное». О нутряковом я с удовольствием поговорю с коллегами. И третье. Публичное высказывание всегда имеет цель и неизвестную мне аудиторию. И здесь я вынуждена думать о том, «как наше слово отзовётся», что не исключает критических наблюдений, которые нуждаются в форме. И этому надо учиться. Иначе театр и спектакль ― как повод для самоупоения. Ну и моё предложение о журналистских посиделках остаётся в силе.
