— Кто?..
— Не лукавь, — к себе махом прижал батюшка, — княжич Венцкой не отвернётся, — горячо заверил. — Он уж полгода как к терему нашему прилип. Как увидал тебя, так с утра до вечера подле и околачивается. Я с ним уже имел разговор. Ждать он тебя будет...
— Так и сказал? — сердечко заполошно билось. Надежда забрезжила.
— Так и сказал, — кивнул князь и поцеловал меня в лоб с отцовским чувством: — Хорошо всё будет, Воленька. Ты только Аспида не дразни.
— Ух, сбегу я, бать, — пригрозила, лбом утыкаясь в плечо родителя. — Аль убью его. И всем хорошо станет... не буде он больше девиц неволить!
— Угомонись, девка неразумная, — беззлобно проворчал батюшка, продолжая в объятиях топить. — В тебе норов буйный говорит, а не разум... Больно много тебе было дано свободы, вот и не думаешь, что мелешь.
Насупилась я, уже ненавидя весь белый свет за то, что проклятие Аспида меня не миновало.
— Княже! — в дверь суматошно постучали. — Княже!!! — в комнату прислужница матери заглянула: — Княже, худо супружнице вашей! Кабы сердечко выдержало.
— Беда, беда, не приходит одна, — чертыхнулся батюшка, меня отстраняя и широким шагом из комнаты спеша: — Не топчись здесь, — рыкнул на прислужницу, — Белогорью зови скорее!
— Уже, княже, уже, — тараторила Тамила, за князем едва поспевая. Ну и я за ними следом, слёзы утирая и носом шмыгая. У матушки ведь приступ опять, и чего не хотелось вовсе, чтобы слегла она из-за случившегося. Надо бы заверить, что не страшусь я более судьбы...
— Радима, душа моя, — подле княжьего ложа остановился батюшка. Осел на край да ладошку матушки в своих зажал. И так тепло, мягко на жену поглядел, что я опять слезу глотнула. Любовь у них сильная, крепкая, вон уж сколько лет, а они по-прежнему друг другом дышали.
— Ингвар, не переживу я того, — слабым голосом отозвалась матушка. А я рядом топталась, места не находя и не зная, чем подсобить, лишь бы матери легче стало.
— Что ты такое молвишь, — ворчливо возмутился князь. — Глупость какая, — жевал слова, сам волнуясь и время растягивая до прихода знахарки.
— То и говорю, — выдохнула шумно матушка, — ежели не изменить уж ничего, поведай ей правду, того глядишь... — сглотнула натужно и умолкла, явно из сил выбившись.
— Что рассказать? — подступила я ближе, готовая на что угодно, лишь бы боль матушки облегчить.
— Воль, — строго протянул князь да покосился мрачно. Так грозно голубые глаза сверкнули холодом, что до печёнки пробрало. — Шла бы ты, у нас с твоей матерью разговор важный, — припечатал властно. — Семейный...
— Я что ж, не семья вам? — сморгнула непонимающе.
— А ну дайте пройти, — в комнату шаркающим, но быстрым шагом вошла знахарка. Прислужников, что подле двери стояли, протаранила, словно хозяйка в этом доме да прямёхонько к постели двинулась: — Прочь все! — Она и впрямь здесь была частым гостем. И на особом счету. Никого так не уважали из простых, как эту бабку лесную. Поговаривали, что ведьма сильная, ведунья мудрая, потому даже вояки матёрые Белогорьи сторонились.
— Свежего воздуха надобно, а вы... как всегда... — бубнила, князя от больной отодвигая. Батюшка в свою очередь нас всех из комнаты:
— Потом договорим, — мягко за плечи меня подтолкнул к выходу да дверь перед носом затворил. Не успела я отойти, как голос матери услыхала:
— Белогорья, почему ты не предупредила, что Аспид нашу девочку себе на растерзание затребует? — упрёком бросила.
