В висящем над огнём котелке что-то аппетитно булькало. Демидин сидел рядом, задумчиво вороша пылающие поленья обугленной палкой. На его плечи была наброшена брезентовая куртка. По высокому лбу блуждали неяркие красные блики. Он поднял голову и сказал Вовке:
– Присаживайся, – и подвинулся, освобождая место рядом с собой.
Вова Понятых поздоровался и сел. Петька пристроился напротив.
– Обыскался меня? – усмехнулся Демидин.
– А откуда… – начал было Вовка, лихорадочно соображая.
«Откуда он знает, что я его искал? – ошеломлённо подумал он. – И что вообще он знает?»
Петька засмеялся, глядя на Вовку.
– Константин Сергеевич всё чувствует.
– Волхвы не чувствуют, а зрят, – строго сказал Демидин и, обернувшись к Вове, спросил: – Как тебя зовут?
– Владимир.
Вовка забеспокоился, думая о том, что именно знает этот Демидин. Вдруг он знает, что Вовка подослан, чтобы наблюдать за ним?
Вовке было известно, что, например, в тюрьме у разоблачённого доносчика почти нет шансов выжить. Здесь его могли побить или даже убить и закопать в лесу. Он подумал об Алёше, который сейчас, наверное, ужинает с друзьями. И никто из них даже не знает, куда он пошёл.
– Похлёбка у нас уже готова, – сказал Демидин чуть насмешливо, словно намекая, что суп варить из Понятых не собираются.
На Вовку перестали обращать внимание. Демидин достал из рюкзака связку сушёных грибов и принялся подбрасывать их в котелок. Скоро стали разливать похлёбку и разламывать чёрный хлеб, передавая всё по кругу. Ложки и миски были алюминиевые, солдатские. Миска обжигала Понятых руки, но еда была вкусной и сытной. Говорили о каких-то былинах и старых легендах.
Насытившись, Вовка понемногу разомлел. Наваристый грибной суп туманил ум и навевал мысли о детстве.
– Лель, – позвал Демидин.
– Да, Константин Сергеевич? – отозвался красивый парень с перехваченными ленточкой кудрявыми волосами.
– Спой-ка нам о древлянах, – попросил Демидин.
Лель порылся в рюкзаке и достал похожий на гусли инструмент.
– Ольгины слёзы, – сказал он.
Сидящие у костра замолчали. Демидин смотрел вверх, вглядываясь в блестящие сквозь чёрные ветви звёзды. В вершинах деревьев шелестел ветер. В костре, брызнув искрами, треснула ветка.
Лель встряхнул головой и начал перебирать струны.
– Погибла дружина Малова, отвела от Родины беду великую, – говорил он нараспев, —
Ко двору ко широкому Игореву
Приходили седые калики,
Говорили Игорю Рюриковичу:
«Не ходи в землю Коростеньскую,
Не бери дани с Мала Древлянского.
Ты да он – два сыночка-лучика
У Ярилы – бога могучего».
Игорь на такие речи нахмуривался,
На такие слова подбоченивался.
«Я не знаю Ярилы – бога могучего,
Я теперь роду христианскаго,
Полюбил премудрость заморскыя.
А поеду-ка я в город Коростень,
Соберу с Мала дани за десять лет!»
Лель ударил по гуслям, и Понятых вздрогнул от глубокого звука, ударившего в темноту за пределами колеблющегося вокруг костра светового круга.
– Не послушался Игорь каликов,
Не послушался старых дедушок,
Он осёдлывал коня богатырского,
Он одёвывал кольчужку лёгкую.
И не брал с собой меча заветного,
А брал только чухонский ножичек
Да ещё брал звонки гусельки.
Вовку захватила героическая история. Люди почти не шевелились, замерло всё, кроме пламени костра.
Едет Игорь лугами зелёными,
В небе светит красное солнышко,
Вдруг буланый конь спотыкается.
«Что ты, верный конь, спотыкаешься?
Али не по нраву тебе родимая сторонушка?
