Я осторожно подцепил пинцетом кусочек бумаги, обмакнул в клей, приложил к дырке и придавил указательным пальцем. Когда клей подсох, я аккуратно подрисовал шариковой ручкой недостающие буквы. Я превратил «П он ий» в «Посторонний». «М ь» превратилась в «Мать». Потратив еще немного усилий, я восстановил «с бол з я» до «соболезнования».
Реставрация книг оказалась более тяжелым делом, чем я ожидал. Я постоянно наталкивался на незнакомые слова и фразы. Чтобы узнать, как они правильно пишутся и что значат, приходилось заглядывать в наше старое издание Британской энциклопедии.
Например, «шкатулка». Или «частная жизнь». В бирманском языке такого слова не существует.
– Much money, а не many money, – прошептал я.
Ко Тхейн Аунг, сидящий рядом, лишь посмотрел на меня.
– Что ты сказал? – тихо спросил он.
– Должно быть much money, а не many money, – повторил я.
Он усмехался, пока весь класс пять раз подряд хором повторял:
– I do not have many money[6].
Я вздохнул и стал молча смотреть в окно. За окном шел дождь. Я попытался считать капли, ударявшие в оконное стекло передо мной. Занятие столь же бессмысленное, как этот урок английского.
– Three people, а не peoples.
На этот раз я сказал это так громко, что услышали почти все. В классе вдруг стало тихо. Все смотрели на нашу учительницу До Мьинт Наинг. Фраза просто сорвалась у меня с губ. Не специально, а случайно, как выпавший изо рта леденец.
– Что ты сказал?
Вскочив из-за стола, она подлетела ко мне с длинной деревянной линейкой. Такие линейки оставляют на руках красные следы.
– Ничего.
– Врешь! Я ясно слышала.
«Так что ж тогда спрашиваете?» – хотел ответить я, но решил, что с меня достаточно бед.
– Что ты сказал? – резким тоном повторила учительница.
– Я просто говорил сам с собой, – пробормотал я, подавив тихий стон.
– Бо Бо, я в последний раз тебя спрашиваю, – прошипела она.
– Я сказал, что слово people не имеет множественного числа, поскольку уже обозначает множественность лиц. Правильно будет three people, а не peoples.
До Мьинт Наинг умеет быть строгой. Умеет быть несправедливой. Умеет до крови бить линейкой по пальцам. Но говорить по-английски она не умеет.
Я умею и тем самым доставляю ей головную боль. Дядя говорит со мной только по-английски, чтобы в английском я чувствовал себя столь же легко и свободно, как и в бирманском. Мне пришлось пообещать директрисе, что я не буду поправлять учителей английского в присутствии класса, а приберегу свои исправления для разговора с глазу на глаз после уроков. Иначе другие ученики могут потерять уважение к учителям. Я это понимаю, но иногда искушение вмешаться бывает сильнее меня. Особенно на уроках До Мьинт Наинг. Она жена армейского офицера, расквартированного в Кало. Ее младший сын учится в моем классе. Совершеннейший идиот с мозгами краба. Она никогда не вызывает его к доске, поскольку знает, что он не ответит ни на один вопрос. И тем не менее он получает отличные отметки за домашние задания и контрольные. И табель успеваемости у него такой же, как мой. Это меня злит.
Еще До Мьинт Наинг преподает физику и математику, которые знает ничуть не лучше английского.
Но старшие сестры этого идиота тоже получают у мамочки только «отлично».
Глаза учительницы пылали гневом.
– Сколько раз я тебе велела не мешать ведению урока? – спросила она, ударив по столу линейкой.
Уж не знаю, по какой причине, но я единственный в классе, кого ей не хватает смелости ударить.
