Может, и права была Парфентьева. Действительно, зачем преступнику наблюдать за дверью через камеру, если он мог просто находиться в гостиной? Сидеть на диване и наблюдать за дверью через зеркало. А преступник находился в кабинете, и на диване он там не просто сидел. Возможно, он что-то искал.
В этот момент сработал звонок в прихожей. За калиткой стояла молодая симпатичная женщина в пилотке и форменном платье. Смотрелась Парфентьева великолепно, как будто спустилась на грешную землю с обложки ведомственного журнала. Изящная кожаная папка под мышкой гармонировала с ее официальной напыщенностью. На обочине стояла бордовая «Мазда» одной примерно свежести с хозяйкой, в таком же прекрасном состоянии, но уже как минимум не юная.
Холмский открыл калитку и молча приложил руку к груди. Слов нет, но эмоции захлестывают.
– Во-первых, здравствуйте! – уколола его Парфентьева.
– У меня такое чувство, что мы сегодня виделись.
– Вчера.
– Утром я ждал вызова на допрос. Не дождался. Но такое ощущение, что весь день отвечал на ваши вопросы… Но вы, конечно же, справились без меня.
– Не совсем, – поморщилась Парфентьева.
– Преступников установили, но не задержали.
– Так и будем на пороге разговаривать?.. Могу выписать повестку… На сегодня.
Холмский провел гостью в дом.
За порядком в доме следила жена. Следила с фотографий, они здесь на каждом шагу. И со всех фотографий Рита улыбается где-то весело, где-то грустно. Это ее дом, она полная здесь хозяйка, он всего лишь поддерживает чистоту. И живет здесь, совершенно не желая ничего для себя менять.
6
В гостиной тихонько работал телевизор, на столе почти пустой графинчик. Пельмени остыли, смотрелись уже далеко не так аппетитно.
– Выпиваете? – вроде как строго и укоризненно спросила Парфентьева.
Она смотрела на фотографию Риты, стоявшую в рамке на телевизоре. Профессиональное фото, в Черногории отдыхали, берег моря, закат, Рита такая счастливая, раскрепощенная. Холмский любил эту фотографию, на этом берегу Рита его и ждет, когда-нибудь он присоединится к ней, и они снова будут вместе.
– Жена мне разрешала. Но только после смены. И не больше два по сто… Присаживайтесь!
Холмский глянул на жену, пусть не переживает, Парфентьева угрозы не представляет.
– Чай, кофе? – спросил Холмский.
К чаю он мог подать печенье, домашнее, невестка угостила. Рабочий день закончился, наверняка Парфентьева не прочь перекусить… В действительности все оказалось гораздо сложней.
– А водки не предложите?.. Граммов сто, не больше.
– Само собой!
Холмский забрал графинчик, налил в него водки из холодильника. Подал с парой свежих бутербродов и плошкой квашеной капусты. И огурчиков положил.
– Капустка квашеная, огурчики маринованные, собственного приготовления. Очень вкусно… Теперь вы хвастайтесь! – усаживаясь в свое кресло, сказал он.
– Чем? – не сразу поняла Парфентьева.
– Успехами на деловом фронте. Сколько было преступников? Пальчики сняли? Личности установили?
– Следы пальцев не обнаружены, – покачала головой Парфентьева.
– И все равно за успех вашего отнюдь не безнадежного дела!
Холмский налил водку по стопкам, поднял свою стопку, Парфентьева посмотрела на него, как будто он собирался споить ее и уложить в постель. Как будто это он предложил ей выпить и сейчас настаивал на этом.
– Даже не сомневайтесь, ограбление будет раскрыто!
Парфентьева подняла стопку, хотела выпить, не чокаясь, но вовремя сообразила, что сама же создает плохую примету. Не чокаясь, пьют по «глухарю», а она должна раскрыть дело. Или ее признают профнепригодной.
