– Дядя, почему Хельмут отдал тебе письмо? Что ты ему сказал? Что ты на самом деле сказал?
– Даже не знаю… Что в замок его не пустят, а если пустят, наедине вас не оставят, но я на вашей стороне. В твои годы самое время служить кесарю и приличному начальству, а юбки обойдутся. Для материнской – поздно, для жениной – рано… Этот Диц ждет ответа, я обещал привезти.
– Дядя!
– Я тоже ходил в адъютантах, – напомнил Мартин. – Фельдмаршал был мной доволен, потом он поймал пулю, и нам подсунули Бруно… После старины Ади – эту недодоенную корову!.. Брр!
– Олаф хочет видеть меня послезавтра ночью, – пресек поток воспоминаний Руперт, – потом ему нужно в Эйнрехт: ожидающий суда не должен покидать столицу без ведома кесаря… В замке нам нельзя… Давай у Форелевой…
– Обалдел? – ласково предположил охотник. – У текучей воды по ночам девицы стадами бродят. Лягушатник зацвел.
Ну и болван же он! Забыть о дурацком девчоночьем поверье, а ведь Агата с утра вытащила у Деборы из-под подушки несчастный цветочек и сунула в куртку Генриху. Слез было…
– Твой Кальдмеер наших краев не знает, – напомнил Мартин, – а плутать в темноте по лощинам – дело гнусное, да и некогда ему. Быстро переговорили – и назад.
– Я помню. – Удрать тайком не выйдет – лошадь через стену не перебросишь, а пешком – далеко. Нужен сообщник… – Мартин, давай отправимся куда-нибудь вместе. Иначе мне не выбраться.
– Съездим, – с ходу согласился бывший адъютант. – Давай решать куда. Адмирал цур зее – не девица, ему по росе бегать не по чину, да и заметить могут. Даже не знаю… Может, у Осенних боен? Там по ночам сейчас никого.
Лучше не придумать! Бойни у самой дороги, если из Шека повернуть к Фельсенбургу, мимо не проедешь. Ну, отстал немного, задержался. Ровно на столько, чтобы поговорить.
– Спасибо, Мартин, – от души поблагодарил Руппи. – У боен ты поедешь вперед, а я тебя догоню…
– Кошки с две! – Дядя скривился, словно раскусил зеленое яблоко. – Одного я тебя не оставлю, не надейся, да и Лотта тебя без овчарки не пустит… Леворукий, как хорошо, что женился Альберт, а не я!
– Подожди, – утешил Руппи и отчего-то хихикнул. – Еще женишься. На Гудрун. Тебе больше пятьдесят, чем шестьдесят, а ей всего-то тридцать один.
Такой смеси бешенства и… блаженства на дядиной физиономии Руперт еще не наблюдал.
– Мы сможем их всех накормить? – тревожно спросила Катари. Сестра была уже готова к выходу – черный бархат, высокая церемониальная прическа, небольшая, но наверняка тяжелая корона. Такое Матильду и то бы утомило. – Сможем?
– Накормим, – пообещал Робер. – Что нам еще остается? Только попросим у Ноймаринена хлеба, и потом… есть еще совет Южных провинций. – А если б не два мерзавца с гоганами, была бы еще и Вараста… Подлости не счастье, прошлым становятся не скоро.
– Они пришлют, – не очень твердо произнесла королева, – должны прислать.
Уверенности в том, что южане захотят и, главное, смогут прокормить не только себя, разросшиеся армии и столицу, но и надорских беженцев, у Робера не было. У Катари, кажется, тоже: она честно читала все поданные на подпись бумаги. Эпинэ больше не удивлялся, когда Катарина разбиралась в каком-нибудь деле лучше его, но крепче сестра от этого не становилась, а радостней – тем более.
– Я получила письмо из Савиньяка. – Женщина поднесла руку к голове и тут же отдернула – не хотела показывать, что болит. А у кого под такой фортификацией не заболит?! – Графиня готова приехать. Хорошо, что свидетелем рождения моего сына станет именно Арлетта… Я ей верю.
