– Да вот же он!
Борька вытащил из кармана перочинный нож и, повозившись, выковырял им из глины серый округлый предмет. Это действительно был, самый что ни на есть настоящий, человеческий череп. Боря долго сопел, тащил череп из рыжеватой сухой глины.
– Надо его в общагу отнести, девчонок попугать, – предложил Борька деловито. Он извлек находку наружу, но – без нижней челюсти. Ковырять еще ему уже было неохота.
– Ну что, пошли к нам в общагу?– предложил он.
– Я домой, – ответил Горка.
Борька пожал ему на прощанье руку и зашагал прочь. Георгий остался один. Он намеревался подняться по склону оврага и идти домой, напрямую по стерне, он хаживал здесь много раз, в том числе зимой на лыжах, но ему вдруг почему-то показалось, что забираться по этому склону – очень тяжело. Он действительно утомился ходить несколько часов по продуваемому ветром полигону с буссолью в руках. К тому же, ветер усилился. Горка решил немного, самую малость, посидеть, отдохнуть. Подойдя к старой дуплистой иве, от которой осталась только внешняя часть с корой, Георгий шагнул внутрь старого дерева и присел там, прислонившись спиной к внутренней поверхности. В дуплище было потеплее, он закрыл глаза и вскоре словно бы задремал.
В этом полусне он увидел шагающего по оврагу по направлению к городу Борю. Тот нес под полой пиджака череп. Георгий видел его спину очень отчетливо, словно в бинокль. Боря почувствовав, что на него смотрят, оглянулся, но он отошел уже далеко от того места где они расстались и сам ничего не увидел. Зато Горка видел его прекрасно, причем он вроде бы поднялся высоко, метров на тридцать-пятьдесят над деревьями. Он висел над землей с закрытыми глазами и при этом – все различал. Буквально все видел и все знал: про Борьку, про ивы, про все вокруг. Так, например, он понял почему-то, что у Бори был брат, и он умер. Его родители взяли в семью приемную девочку, она стала Боре сестрой.
Горка решил открыть глаза, и он словно бы увидел сон во сне – такое случается. Посмотрев вниз, он убедился, что висит над землей, над редкими желтеющими листьями ив. И при этом он был совершенно голый – босые пальцы шевелились над узенькими листьями ив. Обнаружить эту свою наготу было не менее странно, чем подняться в воздух.
«Что это? Почему?» – он хотел каких-то объяснений, ему необходимо было либо понять ситуацию, либо хотя бы как-то изменить ее.
Словно в ответ на это желанье – виденье изменилось. Горка почувствовал, что он теперь одет, обут и идет по траве мимо речки – этой самой речки и мимо этих же склонов оврага. Он смотрел на землю под своими ногами, обутыми в высокие черные сапоги и отчетливо себя нового ощутил.
И ощущения эти – были незнакомыми. На нем были надеты широкие, заправленные в сапоги темные брюки, такой же пиджак, на голове что-то вроде кепки или точнее фуражки с черным лакированным козырьком. Он время от времени ее поправлял, шагая по едва заметной в густой высокой траве тропинке по направлению к какому-то небольшому забору, за которым находился бревенчатый сарай. Ничего этого тут не должно было быть. При этом Горка понимал, что ему не туда, не к забору, а еще дальше, намного дальше. Он почему-то понял, что уже ходил тут мимо этого забора далее через лес в деревню.
Тут у него очень запершило в горле, он сильно закашлял. Кашлял долго, потом сплюнул. Слюна была красная. Нужно было отдохнуть отдышаться.
