– Ну, и что ты чувствуешь?
– Мама, я чувствую, как мне обидно и больно в сердце. Мне хочется плакать… Мама, я все понял, я возьму этого мальчика под свою защиту!
– Молодец! Ты у меня настоящий мужчина! А Тарасику нужен друг и защитник!
***
От этой свистопляски с утра до вечера физрук Махал Махалыч немного приустал. Все-таки уже возраст преклонный. Побегай-ка с этой молодежью да по жаре. Пора и отдохнуть, подзаправиться, а то завтра турнир по шахматам. Махал Махалыч со своими мыслями не заметил, как столкнулся со сторожем Еремеичем. Тот, пыхтя, пёр на себе огромную сломанную ветку, бурча себе под нос!
– Ишь, до чего докумекали! Тарзанку заделали. А дерево вдрызг! Сломали… Бешенные кашалоты…
– О-о! Привет, Еремеич! Какие там у тебя кашалоты?
– Да ведь глянь, какое дерево сломали…
– Слушай, любезный, будь другом, – обратился физрук к Еремеичу, – добеги ты до нашей старшой! Пусть срочно напишет плакат «Шахматно-шашечный турнир»!
– Да, други, мои други! Да я все для другов, едришки-раскадришки! – бросил ветку Еремеич и с силой потряс руку физруку.
– Ну, я надеюсь на тебя! Не подведи!
– Ни-ни, – заверил его сторож, пнул ногой ветку и понесся к пионерской.
– Ну и Слава Богу! – успокоился пожилой физрук. – Им надо, пусть сами и пишут!
***
Пионерская комната была открыта настежь. Надежда все время забывала её закрывать на замок. Зато ключ от замка всегда болтался у нее на шее. Вот и сейчас: убежала в клуб готовиться к вечернему концерту и-и-и… «Заходите, люди добрые, берите, что хотите!» – подумал Еремеич.
Он вошел и осмотрелся. «Однако чисто у неё, не то, что у Людки». На столе разложен лист ватмана, краски, кисти, вода. Еремеич, ничтоже сумняшеся, взял самую толстую кисть, смачно макнул ее в краску и написал красивый плакат. Залюбуешься!
***
Уже совсем стемнело. Начал накрапывать противный мелкий дождик. Лампочку у фонаря на автобусной остановке опять кто-то разбил. Руки бы им поотбивать… Надежда близоруко вглядывалась вдаль. Увидев выезжающий из-за поворота рейсовый автобус, она улыбнулась. Автобус остановился, шурша шинами. Из него сошли трое уставших дачников в плащах и резиновых сапогах и направились в сторону Опяток. Евгения не было. Надя расстроилась. Побрела назад. У домика начальника лагеря Надя заметила мелькнувшую фигуру Марины Степановны.
– Марина! – крикнула она.
– Ну чего, не приехал? – спросила подруга. – Это был последний автобус… Ну, не расстраивайся, завтра приедет, ну опоздал человек, всякое бывает… А, может, прием перенесли…
– Нет, что-то случилось! Надо было мне с ним ехать, – расстроилась Надежда.
Девушки два раза обошли лагерь с обходом, пожелали всем спокойной ночи, но расстались с тяжелыми мыслями.
Надежда долго крутилась на узенькой кровати, и дурные мысли одолевали ее. Решила думать о хорошем… Хорошее – это то, что прошло совсем немного дней, а они так сдружились с Мариной, словно знали друг друга всю жизнь. Да и Ольга – Докторица – чудесный человек. Незаметно Надя задремала. Ее разбудил громкий звук. В темноте Евгений задел стул и выматерился. Надежда подскочила на кровати:
– Жень, включай свет, я не сплю! А ты на чем приехал?
– На такси.
– Ты что, с ума сошел? Это же такие деньжищи… – похолодела от ужаса Надя.
– А ты что хотела, чтобы я на вокзале с бомжами ночевал? – резко, даже агрессивно оборвал Евгений жену.
– А чего задержался? Я ждала тебя, все автобусы встречала. Жень, ты что, выпил? Что случилось?!
