Зрители вопили от восторга, не понимая, как она умудряется избежать рокового попадания. Кинжалы летели в нее один за другим, с неимоверной быстротой, а она ни разу не отступила за край щита.
– Это невероятно! – выдохнула Орланда. – Этого не может быть. Наверно, здесь какой-нибудь фокус.
– Нет, – покачала головой амазонка, – тут все чисто. Просто они мастера своего дела. Я бы тоже смогла так бросить. Может не так красиво, но не хуже.
Номер закончился под восторженные крики публики, и жонглер опять собрал кинжалы.
Аплодисменты стихли, когда зрители поняли, что выступление еще не закончено.
Девушка встала спиной к щиту: ноги вместе, руки прижаты к телу.
Жонглер оставил себе на этот раз только пять кинжалов: три в правой руке и два в левой.
Он выдержал драматическую паузу, и все в ожидании затаили дыхание глазами толпу.
Артист резко выбросил вперед обе руки одновременно, и в девушку полетели все пять кинжалов разом. В то же самое мгновение она раздвинула ноги и подняла руки на уровень плеч.
Кинжалы, выпущенные левой рукой, вонзились в дерево по обе стороны от ее шеи, причем настолько близко, что едва не поцарапали кожу. Из трех других кинжалов два вонзились прямо под мышками; обтянутые кожей рукоятки касались боков девушки. Пятый кинжал вонзился между ногами, почти там, где они переходили в лоно.
Жонглеры убежали, унеся на плечах щит с по-прежнему привязанной девицей.
Мальчик вновь обежал толпу, и было видно, что его кувшин изрядно потяжелел.
И тут к толпе вышел…
Орланда едва не упала со скамьи – к толпе вышел не кто иной, как пан Будря!!!
– Смотри! – толкнула она локтем сестру. – Это… это же…
– Да, я узнала, – вполголоса бросила амазонка.
Одет старый лех был смешно, хотя и пышно.
Длиннополый кафтан без рукавов, широкие бархатные штаны, заправленные в красные сапоги с отворотами, атласный кушак, на котором висела длинная кривая сабля: на взгляд Орланды, большая и страшная, а по мнению Орландины, тяжелая и неудобная в бою.
Интересно, что он будет делать? Фехтовать? Или еще какие-нибудь фокусы показывать?
Но вместо этого их давний знакомец заговорил.
– Вы думаете, цо перед вами какой-то никчемный старый толстяк?! – спросил он, обведя выкаченными
– Если бы вы знали, кто я, то лопнули бы от зависти! Я знатней любого патриция, если хотите знать! – выкрикнул Будря. По толпе пробежал смешок.
– Я – лех! – изрек он. – Да знаете ли вы вообще цо то есть: быть лехом?
Смешок переходил в хохот.
– Мы вольный народ! Мы дороже всего ценим свободу! – распинался Будря. – Мыслите, раз Артания нас когда-то завоевала, то владеет нами?! А вот дулю им! – Он изобразил пальцами правой руки странную фигуру. – Дулю с коровьим маслом! Про сто мы честный народ и соблюдаем присягу! – Зрите ли хохотали все громче. – Не верите?! Да если любой из вас одолжит мне хоть тысенчу ауреусов, то я верну ему долг день в день!
Смех перешел в раскатистый хохот. Мысль одолжить бродяге из цирка тысячу золотых, видимо, казалась зрителям очень смешной.
– А землями своими мы владеем со времен Перкунаса, когда еще ни про какую Артанию и слышно не было!
Будря наливался кровью, продолжал разоряться на тему – какой замечательный народ лехи.
А Орланда сидела и думала об одном. Если тут имеется телохранитель тартесского царя, то, может быть, и сам Кар где-то близко? Байке о том, что толстяк мог предать своего юного господина, она не поверила.
