Серебряный век. Поэты и стихи - страница 12



           Я – играющий гром,
           Я – прозрачный ручей,
           Я – для всех и ничей.
     Переплеск многопенный, разорвано-слитный,
     Самоцветные камни земли самобытной,
     Переклички лесные зеленого мая —
     Всё пойму, всё возьму, у других отнимая.
           Вечно юный, как сон,
           Сильный тем, что влюблен
           И в себя и в других,
           Я – изысканный стих.
1901

Морская душа

     У нее глаза морского цвета,
     И живет она как бы во сне.
     От весны до окончанья лета
     Дух ее в нездешней стороне.
     Ждет она чего-то молчаливо,
     Где сильней всего шумит прибой,
     И в глазах глубоких в миг отлива
     Холодеет сумрак голубой.
     А когда высоко встанет буря,
     Вся она застынет, внемля плеск,
     И глядит как зверь, глаза прищуря,
     И в глазах ее – зеленый блеск.
     А когда настанет новолунье,
     Вся изнемогая от тоски,
     Бледная влюбленная колдунья
     Расширяет черные зрачки.
     И слова какого-то обета
     Всё твердит, взволнованно дыша.
     У нее глаза морского цвета,
     У нее неверная душа.
1903

Возглас боли

     Я возглас боли, я крик тоски.
     Я камень, павший на дно реки.
     Я тайный стебель подводных трав.
     Я бледный облик речных купав.
     Я легкий призрак меж двух миров.
     Я сказка взоров. Я взгляд без слов.
     Я знак заветный, – и лишь со мной
     Ты скажешь сердцем: «Есть мир иной».
1908

Дурной сон

     Мне кажется, что я не покидал России,
     И что не может быть в России перемен.
     И голуби в ней есть. И мудрые есть змии.
     И множество волков. И ряд тюремных стен.
     Грязь «Ревизора» в ней. Весь гоголевский ужас.
     И Глеб Успенский жив. И всюду жив Щедрин.
     Порой сверкнет пожар, внезапно обнаружась,
     И снова пал к земле земли убогий сын.
     Там за окном стоят. Подайте. Погорели.
     У вас нежданный гость. То – голубой мундир.
     Учтивый человек. Любезный в самом деле.
     Из ваших дневников себе устроил пир.
     И на сто верст идут неправда, тяжба, споры,
     На тысячу – пошла обида и беда.
     Жужжат напрасные, как мухи, разговоры.
     И кровь течет не в счет. И слезы – как вода.
1913

В глухие дни

     В глухие дни Бориса Годунова,
     Во мгле Российской пасмурной страны,
     Толпы людей скиталися без крова,
     И по ночам всходило две луны.
     Два солнца по утрам светило с неба,
     С свирепостью на дольный мир смотря.
     И вопль протяжный: «Хлеба! Хлеба! Хлеба!»
     Из тьмы лесов стремился до царя.
     На улицах иссохшие скелеты
     Щипали жадно чахлую траву,
     Как скот, – озверены и неодеты,
     И сны осуществлялись наяву.
     Гроба, отяжелевшие от гнили,
     Живым давали смрадный адский хлеб,
     Во рту у мертвых сено находили,
     И каждый дом был сумрачный вертеп.
     От бурь и вихрей башни низвергались,
     И небеса, таясь меж туч тройных,
     Внезапно красным светом озарялись,
     Являя битву воинств неземных.
     Невиданные птицы прилетали,
     Орлы парили с криком над Москвой,
     На перекрестках, молча, старцы ждали,
     Качая поседевшей головой.
     Среди людей блуждали смерть и злоба,
     Узрев комету, дрогнула земля.
     И в эти дни Димитрий встал из гроба,
     В Отрепьева свой дух переселя.
1917

Только

     Ни радости цветистого Каира,
     Где по ночам напевен муэззин,
     Ни Ява, где живет среди руин,
     В Боро-Будур, Светильник Белый мира,
     Ни Бенарес, где грозового пира