Это занятие скрасило долгие зимние вечера, когда из-за обилия снега или непогоды аристократы предпочитали проводить время в кругу своих близких, а не путешествовать по заметенным дорогам. Я читала загадочные истории, рассматривала великолепные иллюстрации, погрузившись в незнакомую культуру, которая полностью завладела моим воображением, представляла себя одной из великих воительниц прошлого.
Только мои посиделки до позднего вечера не остались незамеченными. В один из таких дней в библиотеку заглянул Густаво. Он ожидаемо был пьян и с трудом держался на ногах.
– Ты снова читаешь, любезная сестрица, – произнес мужчина, присаживаясь на подлокотник моего кресла и кладя руку на спинку. – Поверь, никому не нужна умная жена. Удел женщины в том, чтобы доставлять удовольствие мужу, рожать детей и вести хозяйство.
Я молчала, не желая провоцировать его или скандалить. Но он, видимо, принял мое молчание за согласие. Наклонившись, обхватил рукой мой затылок и впился в губы. Это сложно назвать поцелуем: его влажный рот, дыхание, в котором чувствовалось дешевое вино, язык – все было омерзительно. Не знаю, как я сумела вывернуться из его объятий. Возможно, брат был слишком пьян или злость придала мне сил, но я вырвалась и обрушила на его голову увесистый том самоучителя сайгарского языка. Никогда еще учебник не казался мне столь полезен, как в эту мгновение.
Кузен упал, схватился за голову, оскорблял меня так, как, наверно, не ругается конюх или сапожник. Я, готовая расплакаться от страха и унижения, вдруг рассмеялась.
На шум прибежала тетя. Я бросилась в ее объятия, умоляя о защите, но она неожиданно резко отстранилась и холодно произнесла:
– Такое поведение не красит моего сына, но его можно понять. Должно быть, ты спровоцировала его. Воспитанный мужчина, каковым является Густаво, никогда бы не позволил себе ничего по отношению к девушке без ее на то согласия.
Слезы брызнули у меня из глаз. Я плакала, оправдывалась, но все было бесполезно. Густаво мерзко улыбался, а я чувствовала себя дворовой девкой, которую отчитывала хозяйка, и не смела поднять глаз.
Самый тяжелый удар ждал меня впереди: отец встал на сторону Розалии. Пряча от меня взгляд, призвал нас помириться и забыть о случившемся. На этом свой долг родителя он считал выполненным, а я вдруг возненавидела его за слабость и неспособность защитить меня.
Я неделю не разговаривала с родственниками, не выходила из комнаты, практически ничего не ела. На восьмой день пришел Густаво. Долго извинялся, говорил, что от вина его рассудок помутился, и просил его простить. Сказал, что тетя задала ему такую трепку, какую он не помнил со времен юности.
Я простила, взяв с него обещание впредь вести себя прилично. Все это время мы говорили по разные стороны двери. Страх оказался сильнее меня. После примирения брат попросил разрешения войти. Мне не хотелось его пускать, я вышла навстречу ему. Он кротко поцеловал мою руку и еще раз извинился.
С того злополучного вечера прошло больше трех месяцев. Густаво уехал по делам и до моего дня рождения не появлялся. Я устала злиться на отца и тетю, хоть и не смогла забыть то, что они мне сказали тогда. Простила обоих и почувствовала облегчение. Как оказалось, зря…
– Не горячись, – произнес кузен, вырвав меня из плена воспоминаний. – Я потом все тебе объясню. Сейчас постарайся сыграть счастливую невесту.
