– Ну, а Каркуша мне и вещает, стало быть – «ты, Краснов, подлец, берёшься рассуждать о вещах, о которых тебе думать не положено!» – от души хохотал Пашка, с аппетитом голодного зверя поедая мясное рагу с помидорами. – Я облез, конечно, и говорю: «Так, небось, и в средневековье таким, как Вы, это и говорили! Так средневековье хоть сказать что-то может, вон архитектура какая, не то, что наши бетонные сараи, в которых дышать нечем и тараканы живут, уродство на уродстве, глядеть тошно!», – он успевал всё же следить за реакцией слушательницы, что наблюдала за ним почти с улыбкой. – Ну, она надулась, как хомяк с крупой, и велит, мол, выйди из класса! – а, я что-то тоже окрысился, и через плечо ей так: вся аргументация у Вас, как у Пришибеева, заткнись да выйди, может, стрелять ещё будете таких, как я? В общем, приписали мне срыв урока потом, а на моих контрольных, даже решённых без ошибок, выше четвёрки никогда не стояло.
– Каркуша мне в лицо рычала, что из меня ничего путного не выйдет, – со вздохом ответила Светлана, грустно хлопнув ресницами. – Это было очень обидно слышать при всём классе.
– Нет, нас с тобой очень спасло то, что этот кошмар с характеристиками отменили тогда, а то не видать мне вуза вовсе, да и тебе тоже, – с на редкость довольной миной отвечал Пашка, весело жуя.
Ночной ветерок слегка шевелил не только тюлевую занавесь на раскрытом окне, но и чуть тягал тяжёлые шторы зелёного бархата с золотыми узорами под стилизованные французские лилии – краем глаза было заметно, что луна скоро станет так, что вот-вот рухнет в озёрную пучину, и это эффектное зрелище было бы неплохо тоже показать новой подруге в контексте полной программы очарования, сопроводив всё это парой сонетов из венка Волошина. Пашка терпеливо и незаметно дожидался этого момента – сегодня ему было столь хорошо, что уже и всего мало, и хотелось продолжать праздник до полного изнеможения. Тем не менее, если ему неведома была усталость, надлежало заботиться о даме поплотнее. Хотя о школе говорить было не особо приятно, но пока это была ещё единственная тема, которой можно было разбавлять активные приставания, коих Светка ни то боялась, ни то просто вовсе не была приучена к цивильным ухаживаниям.
Решив сперва, что партнёрша его побаивается, теперь Пашка материл про себя неуклюжего неумёху, за которого этот ребёнок всерьёз собирался замуж. Да, корявый был парень, явно… Поди, отворачивался к стенке и храпел, как хряк – девочка даже не приучена к песенкам после, а это дело Пашка любил всегда, благо никогда не фальшивил, верно схватывал то исполнение, какое довелось когда-либо услышать. В ход пошёл и Новиков и Высоцкий – горло позволяло не напрягаясь и задушевно тянуть, и задорно рассыпаться, тем более, что чувства переполняли вполне искренние, но Пашка кожей чувствовал, что для его нынешней милой это совершенно немыслимое поведение. Она то ясным взором смотрела на него с абсолютно детским восторгом, как на неземного принца, то, сжимаясь, как напуганный котёнок, снова начинала именовать его имени-отчеству. С такой реакцией молодой мужчина просто не знал, что делать: он привык к азартным играм с дамами постарше, которые ничему не удивлялись и лишь с радостным одобрением воспринимали его эстетические претензии. Оттого разговор то и дело сворачивал к ненавистной школе, в которой оба учились – и отчего их три года оказались такой пропастью, счастливый любовник так и не понял.
