– Всегда, – говорил он, – слушайте свой зад.
Полую тишину спальни Шрути внезапно потревожила гнусавая песня. Она исполнялась на неведомом языке, громкость нарастала. Она исходила из крохотного будильника в деревянной оправе, с тайскими цифрами, на тумбочке у кровати, и от этой песни Ачарья и Лаванья всего на миг, но неизбежно глянули друг на друга. Бесконечная песня – возможно, тайская – наполнила дом, как это бывало каждое утро. Будильник стоял на 7. 4 5 – Шрути завела его на это время пять лет назад в стремлении подниматься пораньше и тем самым сбросить воображаемый жир. Будильнику так ни разу и не удалось ее разбудить, но она все равно пыталась. Ачарье это когда-то казалось трогательным.
Будильник заткнулся внезапно – как обычно.
– Ты правда не можешь его отключить? – спросила Лаванья.
– Я же тебе говорил – я пробовал, никак, – ответил он, отводя взгляд.
Когда дочь уехала с инженером-программистом в Калифорнию, Ачарья сказал жене, что несколько раз пытался отключить будильник, но не понял, как это сделать. Лаванья верила в это с трудом: мужчина, которому, по слухам, чуть не дали Нобелевку по физике, не понимает, как отключить звонок в дурацком будильнике, купленном на улице в Бангкоке. Лаванья подозревала, что он, как и она сама, хотел слушать этот будильник по утрам и упиваться мимолетным наваждением, что дочка все еще спит у себя в комнате.
Ачарья задумался, отчего дочери вечно уезжают из дому. Вот надо же им найти какого-нибудь балбеса и уехать. Любовь и брак тщетны – нужно ли тратить всю жизнь, чтобы понять это? Неужели опыт родителей не поучителен? И он неизбежно вспоминал два эпизода, когда, как ему казалось, он по-настоящему огорчил дочь. Шрути всегда так смеялась над его убежденностью, что он всего лишь дважды заставил ее страдать. «Ты каждый день был чудовищем», – говаривала она. Но в двух случаях он готов был признаться – ей тогда было восемь лет. Первый произошел в то утро, когда она узнала, что курица – не овощ и что отец врал ей относительно происхождения курятины. А второй произошел, когда она принесла ему свое стихотворение под названием «Беспредельные звезды небесные». Он отвел ее на террасу и показал ночное небо. Если бы в наблюдаемой вселенной число звезд было беспредельно, сказал он ей, в каждой точке неба находилась бы бесконечная вереница звезд, одна за другой, и тогда ночью было бы светлее, чем днем. А поскольку все обстоит иначе, поскольку звезды – лишь малюсенькие разрозненные точки, значит, число звезд предельно. Шрути не знала, что существует слово «предельный», и вид у нее сделался очень расстроенный. Она переименовала стихотворение в «Предельные звезды небесные», но это не помогло. Много недель после этого случая она не писала стихов – боялась папиных фактов.
И вновь Ачарья впал в забытье. На сей раз – от воспоминаний. А затем услышал голос. Сначала словно оклик шепотом, вроде тревожного зова совести в старых фильмах, что требует внимания персонажа, и тот повсюду ищет источник этого голоса, пока не обнаруживает говорящего в ростовом зеркале. Потом голос, этот настойчивый шепот, превратился в далекую бездарную песню, что делалась все громче и выразительнее, пока Ачарья наконец не узнал голос Лаваньи.
– В этих ботинках положено не просто так стоять. В них надо ходить. А ты просыпаешься еще до милапорских домохозяек и стоишь просто так.
