С трудом подбирая слова, Филипп объявил детям печальную новость.
Притихшие и нахмуренные, близнецы почти не задавали вопросов. Но не молчаливость детей показалась Филиппу самым странным в их реакции, хотя обычно Оливер и Аманда весь день носились по дому словно угорелые, ни на минуту при этом не закрывая ртов. Больше всего поразило его то, что новость, похоже, не была для близнецов неожиданной.
– Простите меня, – пробормотал Филипп, закончив свою немногословную сбивчивую речь.
– Твоей вины здесь нет, – серьезно произнес Оливер. От пристального, недетского взгляда темных глаз Филиппу стало не по себе. – Ты же не толкал ее, она сама упала в пруд!
Филипп молча кивнул, не зная, как еще ответить. Оливер, наверное, прав: в смерти жены отец не виноват. Но в этот момент Филипп остро чувствовал другую свою вину – перед детьми. Он всегда был недостаточно хорош в роли отца – просто плохо знал, что именно предполагает эта роль. И вот теперь ему предстояло заменить детям еще и мать…
– Теперь мама счастлива? – спросила Аманда.
– Надеюсь, что да, – кивнул Филипп. – Вы должны помнить о том, что теперь она следит за вами с небес, и вести себя хорошо, чтобы она всегда была счастлива.
На минуту, как показалось Филиппу, близнецы задумались над его словами. Стало быть, не все еще потеряно – его авторитет для них что-то значит…
– Я надеюсь, что мама счастлива, – проговорил наконец Оливер. – Может быть, теперь она не будет больше плакать… – По голосу мальчика, однако, чувствовалось, что на самом деле ему верится в это с трудом.
Сердце Филиппа екнуло – до сих пор ему и в голову не приходило, что дети, оказывается, слышали порой рыдания, доносившиеся из материнской спальни. Детская была как раз над спальней, но приступы истерики, как правило, случались у Марины поздно ночью, когда дети, как считал Филипп, уже давно спали.
Аманда тряхнула головой в светлых кудряшках.
– Я рада, что она умерла, – проговорила она, – если теперь она наконец счастлива.
Филипп промолчал. Хорошо ли это – радоваться чьей бы то ни было смерти? Но для Марины, должно быть, не было другого пути перестать быть несчастной.
Оливер и Аманда молчали, глядя в пол. Дети сидели на кровати Оливера, и Филипп обратил внимание, что ноги обоих не достают до пола.
«Как они еще малы… – подумал он. – Или, может быть, просто эти кровати для них велики? Как я раньше этого не замечал? А вдруг кто-то из них ночью свалится с кровати? Надо бы, пожалуй, купить другие, поменьше… Впрочем, вряд ли дети в таком возрасте могут свалиться с кровати. Или все-таки могут?.. Какой я, должно быть, плохой отец – даже этого не знаю…»
Филипп закрыл глаза, словно это могло помочь ему отогнать дурные мысли.
«Должно быть, должно быть… Хватит уже из всего делать проблему – плохой отец, не плохой… Что тебе, в конце концов, мешает просто радоваться жизни? Эдак ты скоро – не дай Бог! – сам станешь, как Марина…»
Филипп открыл глаза и поднялся со стула.
– Ты уходишь? – спросила Аманда, подняв голову.
Филипп посмотрел в ее глаза – небесно-голубые, как у матери, – подошел к дочери и взял ее руки в свои.
– Нет, – негромко проговорил он.
В огромных отцовских ладонях хрупкие детские ручонки казались совсем крошечными. Если бы Филипп мог стать тем сильным, надежным отцом, каким, должно быть, казался своим детям!
– Я никогда не оставлю вас, – словно клятву произнес он. – Мы всегда будем вместе.
