Не то чтобы на старом месте было плохо, но зима заметно подтянула живот, птиц, зимующих тут, стало заметно поменьше.
Место неплохое, казалось бы… На день четвёртый пребывания в новом месте, кот слегка ошалел. Человек. Хорошо, что не на земле нос к носу. Маленький человек шел, иногда припрыгивал, совсем местами по-кошачьи втягивал носом весенний воздух. С момента еще бродячей жизни в городе, к детям кот относился настороженно – у них злобы порой больше чем у качающегося по сторонам взрослого. Ветка сухай и слегка треснула. Ребенок обернулся и в долю секунды кот понял, что сейчас увидит его.
Инстинкты сработали быстрее – Полосатый метнулся с ветки вниз, выпустив когти, попал маленькому человеку на голову, в ту же секунду на четырех лапах уже был на земле и моментально скрылся в голых еще с зимы зарослях. Вот так и перебрался.
Можно, конечно, жить. Людям его не поймать, место то больно хорошее. Но привычки гнали подальше от людей. В места, где будет хозяйничать только он.
В иные времена, выбирая места он видел других зверей – лисицу, енота, еще какой то крупный и уродливый зверь ел какую-то дохлятину. С такими Полосатый предпочитал не ссориться и на их территорию не посягал. На новых местах он искал следы более крупных зверей, хищников, падальщиков и, если и встречал, то сразу уходил по деревьям. Также и он отстаивал свою территорию. Однажды он впервые загрыз и съел белку, разорявшую его по праву птичье гнездо. С тех пор он выяснил заодно, что эти рыжие и быстрые грызуны очень вкусны.
Кот прошел к оврагу и после бега жадно лакал воду с талого ручья. Сел умываться. Выбравшись из оврага, нашел зарослях ямку, полную прошлогодней листвы. Утоптал лапами и залег. Задремал. Чуть позже снова подскочил – треск веток. Опять человек. Кот вскочил, нападать с земли нельзя, он просто дал деру, человек если и увидел его, то совсем краем глаза.
Что ж теперь? Искать новое место? Или уживемся как то? Кот карабкался на дерево. Надо поесть, сейчас главное поесть. А потом идти дальше.
Внегда́ призва́ти ми, услы́ша мя Бог пра́вды моея́,
в ско́рби распространи́л мя еси́,
уще́дри мя и услы́ши моли́тву мою́.
Сы́нове челове́честии, доко́ле тяжкосе́рдии?
Пс.4
На третий день после ухода Толика старик занемог. Сперва с утра знобило, а потом начался сухой кашель. К вечеру слег и только просил пацана сделать настоя, командовал слабым голосом, какие медикаменты подать. Уснул, наутро встать уже не мог. То проваливался в беспамятство, то приходил в себя, бодрился сам, пацана бодрил, но понимал – дело его худо. Надо бы уже сажать его и рассказывать по порядку все да как ему в случае чего одному жить. Да и что делать то. Мал еще мал. Даже когда конец времен ,если и придет он завтра, так что же? Пацан и не поймет. Ведь и мертвые восстанут, новый Христос придет. Может отправить домой? Сам да выберется? А что там сейчас? Поди одни мертвые то уже лежат. Все грешники сейчас от кары божией умирают.
– Толик то не пришел, пять дней прошло? – слабым голосом спрашивал старик, да видел он уже сам – не пришел. Не было. Видать и умер алкаш. Видать и умер трудяга. Заразу он то притащил.
А да какая это зараза? Кара. Бог наслал на всех кто грешен. пацан то – душа невинная, бегает себе да хоть бы хны ему. А я то вот и грешен. Зело грешен, раб божий. Старик то просыпался, то засыпал.
Еда не держалась. До ветру сам пытался, да упал. Рвало. Воздуху не хватало. Дышать хотелось. Сейчас бы на улице то лечь, весной надышаться, так бы может и ожил.
