Мэрил откусила бутерброд, с удивлением посмотрела на него, довольно хмыкнула:
– Вкусно, люблю сыр! Зря отказываешься. Вчера мама звонила, спрашивала про наши дела, про планы. А какие у нас планы? Ал, может быть в самом деле что-то такое спланируем? Все люди строят планы на будущее, только мы живём, как одуванчики, ветер дунет, и улетим.
– А у них как дела? Порядок?
– Всё по прежнему, не болеют, стареют потихоньку, на огороде ковыряются, в гости ждут, но это, наверное, не скоро?
– Ты-же знаешь, от меня не зависит. Но следующим летом я отпуск обязательно выбью, сколько можно!
– А ты знаешь, Маринка у Бена рожать собирается?
– Знаю.
– Счастливая!
– Странное представление о счастье, счастье в воспроизведении себе подобных.
– Это ты странный. Ведь это творчество. Не в воспроизведении, а в воспитании, ведь человека делаешь, это интересно. И ответственность, конечно.
– Ладно, к чему эти разговоры. Придёт время, подумаем и об этом.
– А почему не сейчас?
В самом деле, почему? Почему он не хотел об этом думать? Тем более решать. Ведь решение – это изменение. Изменение всего в жизни, это граница, за которой будет всё по другому, не зависимо от самого решения.
– Наверное, я боюсь?
– Вот казус! Чего боишься? Нельзя бояться того, чего не знаешь, чего не чувствуешь, чего никогда не было в твоей жизни. У каждого своё. Это жизнь, и надо просто определиться, чего надо бяться, и почему надо бояться. А может быть и бояться на самом деле нечего? Я понимаю, ты не хочешь лишиться размеренности, отказаться от каких-то привычек, привязанностей, но ведь появятся другие, не менее интересные и приятные.
– Ты думаешь? Вообще, к чему этот разговор? Ты хочешь детей?
Лиска задумалась, накручивала локон на палец, покусывала губки, наконец пожала плечами:
– Ты прав. Я не знаю. Наверное ещё не готова, как тот цыплёнок-гриль. Надо ещё пожить, оно само должно определиться. Мы многое решаем, неизвестно зачем, а потом оказывается, что поспешили, не предусмотрели, не предвидели то, что должны были предвидеть, а оно само напрашивалось. Ведь люди часто себя ругают, а исправить уже ничего нельзя.
– Твоими устами… Простая сермяжная женская мудрость. Как там ещё? В общем, как приготовишься, ставь на голосование. Ты умница, я тебе доверяю. Это я дурак, и ты почаще мне об этом напоминай.
– А ты не дурак, Алан, ты хитрый. Как ты всё это повернул…
– Значит, прими это. Ты ведь молодец? Спасибо за завтрак.
Водевиль…
4. Разговоры без оборотней, вампиров и Буратино
Про звонок Бену Алан вспомнил только после десяти. Бен, похоже, тоже не сразу сообразил, в чём дело.
– Алан, что случилось?
– Бен, – процедил сквозь зубы обозлённый Алан. – В последнее время все только и спрашивают, не случилось-ли у нас чего-то страшного. Или просто чего-то. Что может случиться в этой жизни? Да, ничего, кроме головной боли.
– Слушай Ал, а ты вовремя, с час назад мне звонил Семён, поговорили за жизнь, ну, я рассказал ему о планах, он был просто счастлив. У него, понимаешь, в Сиверской есть дом, сейчас пустующий. Старый, но крепкий. Сто метров от реки, есть печка, баня, все дела. Прикинь! Не надо тащить палатки, запас еды, там магазин неподалёку. Как тебе?
– Семён, – Алан пожевал губами. – Это у которого куча детей?
– Ты ещё спишь? Так проснись уже. Семён, медвежонок который, рыжий такой, в очках.
– Теперь вспомнил, худенький, чертёжник который.
