-- Правильно-правильно! -- Анжелка пулей соскочила с кровати и подхватила свечу со стола.
Сундук был велик и разделен внутри на две части тонкой перегородкой.
-- Это что, все наши вещи? – недоуменно пробормотала Анжела. -- Что, на двоих один сундук и все?!
-- Откуда я знаю? Может быть, в повозке еще какие-то шмотки есть.
-- В какой повозке? – она уставилась на меня с почти детским любопытством.
Я вздохнула и пояснила:
-- Анжела, нет… Не Анжела, а Ангела. Теперь я буду называть тебя так.
-- Хорошо-хорошо, называй, – перебила она меня. – Раз уж горничная так зовет, значит, это мое местное имя. А-н-г-е-е-л-а-а-а, – тихонечко пропела она вслух. – А знаешь, мне нравится, как звучит. Почти как ангел! – тихонько хихикнула она.
– Если здесь нет электричества, то, скорее всего, нет и машин. А если нет машин, люди ездят на конях и в телегах. Понятно?
– Я верхом умею!
Я мрачновато глянула на улыбающуюся блондинку и начала вытаскивать из сундука вещи. Мы обе рассматривали их с любопытством и некоторой брезгливостью.
Длинная хламида из льняной ткани с вышитой большой буквой «А» на груди. Буква «А» кстати, была вполне себе узнаваемая – русская. Вышивка сделана неаккуратными неравномерными стежками, как будто ее исполнял ребенок. А перекладина буквы, которая должна была изображать ветку дерева, больше всего напоминала корявую палку с тремя жалкими листочками.
-- Это моя запасная ночная сорочка, – шепотом сказала Анжела.
-- Почему именно твоя?
-- Ну, ты же видишь вышивку. «А» значит Ангела.
-- Ничего это не значит. Ни ты, ни я понятия не имеем, как выглядит местный алфавит. Вполне может быть, что именно эта буква не «А», а «О».
После некоторое паузы сестрица вздохнула и тоскливо признала:
-- Вот это мы с тобой вляпались…
Спорить я не стала: действительно вляпались. И принялась потрошить сундук дальше. Нашлись три клубка тонких шерстяных чулок, явно ручная вязка, а одни даже ношеные и не слишком хорошо пахнущие. Странно, что их засунули в чистую одежду.
Два платья из грубой шерстяной ткани, жесткой и с непропрядами, непривычного покроя: со шнуровкой на боках и узкой кружевной рюшкой, окантовывающей горловину. Кружево было из довольно толстой нити и больше напоминало тесьму, чем искусную работу мастера.
Три непонятных штуки. Совсем легкие платьица длиной чуть ниже колена и с коротким рукавом. То ли это летние платья, то ли сорочки, мы так и не разобрались. Для платья ткань уж больно прозрачная, для сорочки непонятно зачем пришиты рукава до локтя. Несколько отрезов плотной льняной ткани, возможно, полотенца. Серый фартук с широкими лямками и большими карманами.
Потом нашелся сверток, в котором обнаружились: большая расческа с редкими деревянными зубцами, аккуратные ножнички, палочка с намотанными на нее нитками трех цветов, в которую были воткнуты две иглы, и кусок сероватого мыла, почти без запаха.
Дальше, под слоем большого цветастого отреза ткани пошли вещи поинтереснее. Еще одни чулки. В этот раз тонкие, мягкие и совершенно новенькие. Самое странное – не вязаные, а сшитые из какой-то ткани.
Платье из очень толстого и рыхлого бархата малинового цвета. У него был достаточно глубокий вырез, а юбка раза в два шире, чем на предыдущих туалетах. Еще одно платье, похожее по крою на бархатное, но из сильно мятого атласа и оранжевого цвета. И только на самом дне, завернутое в толстый старушечий шерстяной платок, изрядно поеденный молью, нашлось то, что мы искали – зеркало.
