Пару часов назад я сошел с парома, на котором добирался из Колпашево до Лебяжьего в компании еще 3 человек и пары УАЗов. Они собрались в Куржино, а мне нужно было чуть в другую сторону. На пароме мы шли 3 часа. Ни навеса, ни скамейки. Но я привычный, бросил рюкзак, сел рядом и покуривал, глядя на тянущиеся мимо берега. В дороге разговорились с усатым дядькой, который назвался Михаилом. Оказалось, что он с Алтая, приехал на заготовку грибов. Вот так. Со всех уголков Сибири тянутся сюда грибники, рыбаки и охотники. Идти на пароме и на моторке – две огромные разницы, конечно. Паром – медленный, вальяжный, против стрежа идет очень тяжело. Причалили, ткнувшись аппарелью в высокий взвоз. Быстро сошли с парома и отправились каждый в свою сторону.
Михаил предложил подбросить куда-нибудь, но я отказался – подышу.
И вот иду. Решительно свернув с дороги, я зашагал по горельнику. Прошлой осенью здесь прошел низовой пожар, и деревья стояли голые, мрачные, до середины ствола покрытые копотью. Выгорел и подлесок. Только грибы прорывали хвойную подложку тут и там. Шагать было легко, пружинисто. Вокруг кипела жизнь. Белки переговаривались в ветвях над головой, звонко цокая и осыпая вниз тонкие чешуйки красной сосновой коры. Тайга не терпит пустоты. И на месте пожара уже через пару-тройку месяцев пробиваются первые зеленые ростки. А грибы так вообще почти сразу на пожарище лезть начинают.
И я шагал. Дождь незаметно прекратился, горельник вокруг сменился сосняком. Хвоя под ногами скрылась под толстым ковром белого лишайника, грибов стало больше.
Дышалось, шел я не спеша. Куда торопиться? Впереди несколько дней тайги. Я очень люблю это ощущение свободы. Нет никаких срочных дел, никто не звонит тебе каждые пять минут с каким-то неразрешимым вопросом, не нужно спешить. Просто идешь и дышишь, вдыхая настоянный на грибах, хвое и травах воздух.
Так я и дошел до зимовья, стоявшего на берегу небольшой речушки, впадающей в Кеть.
Старый разрушенный мост, облетающие березки и полная, невозможная тишина. Такое бывает только в осенней тайге. Какая-то пронзительная печаль веет в воздухе, светлая и легкая, как паутинка. И запах дымка. Дым из печки всегда можно отличить от дыма костра. По каким-то неуловимым ноткам, оттенкам. Это был дым из печки. В зимовье кто-то был.
Я огорчился – очень хотелось побыть одному. Дверь в зимовье была открыта, и на пороге сидел мужичок. Неопределенного возраста, таких в каждой деревне десяток. В кроссовках, спортивных штанах и клетчатой рубахе с закатанными рукавами. Он курил. Рядом с ним на приступочке стояла парящая кружка с чаем.
– Здорово ночевали, – поздоровался я.
– И тебе привет, – приветливо улыбнулся мужичок и протянул мне руку, – Андрей.
– Денис, – в свою очередь представился я, – давно здесь?
– Неделю уже.
Я кивнул и вошел внутрь, пригнув голову – низкая притолока не давала выпрямиться. Внутри сумрак. Маленькое окошко дает совсем мало света, но это вынужденная мера предосторожности – слишком много вокруг медведей. У окна стоит стол: темная от времени деревянная столешница, рафинад в коробке, пара эмалированных кружек, кулек пряников. Напротив окна – буржуйка, в которой прогорали угли. На печке – чайник. У дальней стены – деревянные нары с раскатанным спальником и парой подушек. Под потолком – пучки каких-то трав. В щели между бревнами торчат пара ножей. Вот и вся нехитрая обстановка.
