– Но я не хочу… – спешно запротестовал он. – Не хочу играть в мужа и отца!
Эдна, не привыкшая к возражениям, покачала головой, пытаясь все растолковать брату:
– Ты единственный мальчик. Тебе некем больше быть, кроме как мужем и отцом. Для чего ты еще нужен?!
Слова сестры не столько уязвляли, сколько по-настоящему пугали.
– Нет! – уперто повторил он. – Я не стану изображать ни мужа, ни отца!
Тогда голос подала младшая Кэтрин, беззащитно улыбаясь и отчаянно пытаясь найти компромисс двум своим товарищам:
– Но, Алан, если ты не будешь мужем и отцом, кем тогда ты будешь?
А ведь говорить неправду мальчик не умел. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как сказать ту единственную истину, которую Алан Сорсби про себя знал:
– Я буду волшебником.
Это слово, впервые произнесенное им вслух применительно к самому себе, отныне было обречено стать проклятьем для него в родном доме.
Если мы с вами рассматриваем магию как искусство менять события согласно своей воле, то Алан преуспел в этом деле с самых юных лет. Он мог, споткнувшись о корягу в саду, обидеться на весь парк так, чтобы деревья засохли. Он движением пальца «рисовал» на лентах своей сестрички Кэти переливающиеся вышитые узоры из серебристого шелка, потому что девочка любила блестки – и все остальные воочию могли видеть эти узоры на ткани! Расплакавшись из-за каких-то детских неурядиц, мальчик заставлял приливы подниматься настолько, что все береговая линия Пензанса была залита водой. Едва соображая по неопытности, что нельзя ничего желать вслух сгоряча, ибо неизбежно придется столкнуться с последствиями, Сорсби-младший, тем не менее, изначально был уверен в том, что изменять реальность по своему запросу – возможное, если даже не обыденное, действие. Он много раз убеждался в этом на собственном опыте.
Что ж. Он хотел быть волшебником. Но как это можно осуществить на практике, спросите вы, не зная ответа? Вот и Алан Сорсби тоже ничего не знал.
Он слышал от прислуги – в основном от мисс Хани, горничной матери, и от лакея по имени Уильям – что в древние времена эти земли населяли разные боги (а не только тот бог, что в церкви) и духи. Духи жили здесь всегда, они обитали в холмах, в ручьях, на скалах, в пещерах, у великих камней… ведь и места тут были совсем не простые! Корнуолл издавна славился богатой историей, сохранившей исконно кельтское наследие – то наследие, которое можно было встретить только в Уэльсе, Бретани, Ирландии и Шотландии. Потому что английская традиция давным-давно, еще с появления на острове англосаксов, утратила связь с прежними верованиями. Английский язык, привезенный германцами и трансформировавшийся в национальный больше тысячелетия назад, вытеснил кельтские наречия, не похожие на него вообще никак.
Однако, если что было хорошего в семье Сорсби, так это пресловутая «верность корням». Алан выучился говорить на корнском раньше, чем на английском. Его отец дома также изъяснялся исключительно на местном наречии. Мать Алана, чьи предки были бретонцами, тоже поддерживала сохранение родного наследия, пусть на публике они и производили впечатление людей, всецело преданных короне.
Поэтому Алан не знал недостатка ни в книгах о кельтских героях и богах, ни в волшебных сказках, рассказываемых ему на ночь – про бледного скелета Анку, «господина Смерть»; про мрачного Гвин ап Нида, на черной лошади исчезающего в потустороннем мире; про рогатого Букку, покровителя всей магии; про корриганов и других волшебных существ. Никто в особняке Сорсби не видел в этих бережно сохраненных поколениями историях ничего опасного – видимо, потому что никто не представлял, какую реакцию они вызовут у единственного сына и наследника.
