Стол, как обычно, был великолепен – сочные ломти красной рыбы, свежая спаржа, овощной суп-пюре, тушёная телятина, красное французское вино. Заметив на столе бутылку красного Бужеле, Серов позволил себе процитировать Гёте : «Ein echter deutscher Mann mag keiner Franzen leiden, doch ihre Weine trinkt er gern». Фрау Хельга, с большим удовольствием пригублявшая вино, не расслышала и спросила у Инги, что сказал доктор Серов? Инге пришлось самой чётко и громко повторить цитату из Фауста.
За столом прислуживала Офелия. В его представлении именно так должна была выглядеть филиппинка – невысокая, коренастая , с грубоватыми выпуклыми чертами лица и предельно вежливая. Офелия была христианкой, и это было для него открытием, что на Филиппинах большинство населения – христиане. Тем не менее в Америку её так и не допустили и, как сообщила Инга, завтра предстоит поездка в Эрфурт на встречу с новой Pflegerin для мамы.
За десертом, за чашкой кофе, он закурил и фрау Хельга тут же потребовала сигарету и для себя. Возле её ног паслась Верба, получая со стола сладости. «Mein Schätzchen…» «Они же загубят собаку своей добротой, уже загубили».
Столовая, где они сидели за складным квадратным столом , была обставлена антикварной мебелью, знакомой ему по петербургской квартире Инги на Кутузовской набережной возле Литейного моста. Вместе с мебелью Инге удалось вывезти из России и картины русских художников. На стене у окна висел портрет Петра Первого, в круглой багетной раме с облупившейся позолотой – девятнадцатый век. Этот портрет когда-то украшал её кабинет в Санкт_Петербургском университете.
Сославшись на усталость, фрау Хельга покинула их общество, опираясь на трость и поддерживаемая Офелией, с трудом передвигая ноги, обтянутые компрессионным трикотажем. Без посторонней помощи ей было не подняться на второй этаж, где располагались спальни. Инга платила Офелии 1000 евро в месяц. Хотел бы он получать такую зарплату.
3
С утра с Ингой отправились в соседний магазин, через дорогу, и закупили продуктов на неделю. Он чуть пупок не надорвал, перетаскивая тяжелые коробки с провизией из багажника «вольво» на кухню. Не были забыты и собаки, им купили их излюбленное лакомство – прожаренные свиные уши в вакуумных упаковках.
После завтрака он с чашкой кофе прошёл через кабинет на открытую террасу с каменным крыльцом, где стояла дачная мебель – белые пластиковые кресла со съёмными подушками на лямках, столик и лежак.
Начавшееся утро казалось самим воплощением весны. Было очень тепло, и зелёный распустившийся парк был наполнен пробившимся сквозь листву солнечным светом. Здесь росли высокие мощные липы, американские дубы, ели… по периметру, вдоль изгороди из сколоченного крест на крест штакетника, посеревшего от времени, были высажены можжевельник и туя. Близко от террасы, в густой траве, голубым неровным пятном светлело скопление тонких цветков , дикие – они назывались «Vergiss mich nicht», по-нашему «незабудки». Он вспомнил, как мама завещала, чтоб на её могиле посадили незабудки. Почему он так и не выполнил её просьбу?. «Vergiss mich nicht…».
« Какое это удовольствие – обладать собственным парком и иметь возможность наслаждаться его утренней свежестью, вдыхать этот прозрачный воздух, как он сейчас, сидя в уютном кресле с чашечкой кофе в руках. Осенью смотреть, как жёлтая листва опадает с деревьев, как сверкает снег зимой… И как Инга решилась расстаться с этим? Лишиться такого чуда! В идеале здесь должен бы жить художник или писатель. Инга говорила, что когда-то этот особняк принадлежал родственникам Набокова. Во времена ГДР здесь размещался детский сад. Дом приходил в упадок, когда она приобрела его. Огромные деньги были потрачены на ремонт, реставрацию, на установку современных систем автономного водоснабжения, отопления… И вот сейчас всё оставить, отдать, ради какой-то блажи – жить в Америке. Разве найдёт она там такой дворец и парк – нет, конечно. Ему жаль её владений больше, чем ей самой. Будь у него такой парк, он никогда бы его не покинул».
