– Слушаю вас.
– Мы это… Что делать-то?
Произнеся это, поручик застыл, пожирая обер-полицмейстера глазами.
– Бастель, – повернулся ко мне Сагадеев, – у вас опыт, боевой опыт, может, подскажете?
Я качнул головой:
– Мы уже ничего не успеем. С крыши можно было бы… Через больничный чердак… двух стрелков, когда выходить будут…
Я замолчал – голему у морга через двери просунули сорванную с основания столешницу, затем какую-то веревочную сбрую.
Щит и… что?
Полицейские стреляли вразнобой. Пехота – более слитно, но все равно без толку. Пули рикошетили от каменной фигуры. Хорошо хоть «козырям» высунуться не давали.
Те и не огрызались почти.
Сколько их там осталось? Цымба, блондин, цыган, бородатый. Минус четверо, получается. А было вряд ли больше семи.
Семь, как-никак, число счастливое. От великих фамилий тянется…
– Поручик! – обратился я к пехотному командиру. – Сгруппируйте своих справа, у канавы. Там забор хлипкий, туда, скорее всего, и побегут.
Поручик кивнул.
– И осторожнее. Голем только на вид неповоротлив.
Поручик, уже в движении, кивнул снова.
Зазвучало отрывистое: «Самойленко! Тальм! На месте! Взвод! Перебежками! Ко мне!»
Я прищурился – из морга протиснули узкий прозекторский стол, и жестяная поверхность его отразила солнце.
Еще один щит?
Чего-то я не понимал. Сагадеев, как выяснилось, тоже.
– Бастель, – спросил он меня, – что это они?
– Николай Федорович, честно, не знаю.
Я подумал: допустим, по щиту – в каждую руку, Лобацкого – через плечо и бегом. Вранье, что големы не бегают. Долго не живут, это правда. Но бегают – земля трясется.
Впрочем, для «козырей» это все же риск.
Отстать, пожалуй, не отстанут, а вот бить по ним будут двадцать человек. Да с разных точек. Пуля-дура ведь щель найдет.
Нет, рядом у них должен быть транспорт, рядом. В леске. За холмом. За сараюшкой какой-нибудь. Вон за забором развалюх построено. Знак дадут…
– А что Добрац ваш…
Договорить мне было не суждено.
В здании морга грохнуло. Через окна и дверной проем повалил светло-серый дым. Кто-то внутри вскрикнул.
– Бомба! – ахнул Майтус.
Дым окутал голема.
Он вроде бы сделался ниже, будто присел. В вырывающихся из морга клубах рядом с ним чудились двигающиеся тени.
Ах, Ночь Падения, ничего ведь не разобрать!
– Надо бы нам к карете… – сказал я Сагадееву. – Чувствую, сейчас побегут.
– Стреляйте! – закричал обер-полицмейстер замешкавшимся городовым. – Стреляйте без разбора!
– Так не видно, – прогудел кто-то. – Дымит.
– На это и рассчитывают!
Я вскинул «Фатр-Рашди».
«Гром заката» рыкнул сдвоенным выстрелом. Пули ушли в дым. С двух рук выпалил Майтус. Грохот нестройной револьверной стрельбы взвился к небу.
Голем появился неожиданно.
Даже для меня, вполне к этому готового.
Громадная фигура, развернувшись, шагнула не к хлипкому забору – она шагнула прямо на нас.
– В стороны!
Свалив Майтуса, я вместе с ним откатился от ворот к дороге.
Мелькнуло незнакомое испуганное лицо. Кто-то перелетел через мою голову. В метре справа погрузился в лопухи Сагадеев.
– А-а-а!
Каменная нога ударила в землю, снеся целую секцию забора вместе с кованой воротиной. Прозекторский стол рассек воздух. Только кому в него было стрелять? Некому.
Как зачарованный, я смотрел на спускающиеся на грудь голема веревки, на продетую в эти веревку доску, на сидящих на ней «козырей» и спеленутый труп Лобацкого.
Они, покачиваясь, проплыли в вышине, а голем, поддев и отправив полицейскую карету вместе со смирными лошадками с дороги в кювет, тяжело зашагал прочь.
