Северный волк. Историческая повесть - страница 9

– Сколько это стоит? – глупо спросила я.

– Столько, во сколько вы это цените.

Я начала совать мятые деньги. Она завернула их в бумажку и надписала: «Раб божий Валерий. За упокой». Настоятельница отошла, и я вспомнила: это про нее рассказывал Герой, что, когда строительство ушло в зиму, настоятельница вместе с немногими монахинями зимовала в келье без потолка, без крыши… Я осталась стоять, отчаянно пытаясь припомнить слова хоть какой-нибудь из молитв. Ну разве что эту…

«Научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить…»5

Прости меня, Батя…

Над Стефановской площадью металась вьюга. Синие на черном небе снежинки сбивались в пушистые клочья, разлетались искрящейся пылью. «Как на митинге», – Героя позабавило это пришедшее вдруг на ум сравнение. Метель – самая плодотворная из всех манифестаций. Занесёт всё вокруг снегом, и останется только самое главное – ни грязи, ни сора. Утром проснётся земля, а всё вокруг белым-бело. Можно жизнь начинать, словно с белого листа, сызнова. Вот так бы и с памятью – ничего лишнего, только самое важное. Так нет ведь! Мысль человеческая, наоборот, цепляется за мелочи, словно в них вся суть.

Герой знал эту площадь ликующей, требовательной, ожесточённой, мятущейся. Каких только манифестаций не повидала она, прежде чем стать Стефановской! На одном митинге заклинали вернуться к Богу и возродить поруганные храмы. На другом – клеймили церковное мракобесие и взывали к защите культуры, требовали снести памятник Ленину. Но в конце концов, площадь, на которой по-прежнему стоит Ильич, стала носить имя Стефана Пермского.

Трагедия нашей истории в том, что мы никак не хотим воспринимать её такой, какая она есть. Если не остановимся – всё повторится сначала. До абсурда, до бесконечности. Будем казнить друг друга за веру. Каждый, истово проповедуя, будет сокрушать чужого кумира, думая, что оберегает своего… Я убежден, – думал Герой, глядя на вьюгу за окном, – что никто на небе не сидит и ничего эдакого с нами не вытворяет. Такого нет. Но есть Вечность. Она и посылает нам испытания. И этот Бог един. У него не бывает нации. Достаточно обратиться к библейской мудрости. Кто спасся на Ноевом ковчеге? Там каждой твари по паре было. И были там мужчина и женщина никакой национальности. Там не было негров, русских, украинцев, коми… Там был человек как таковой. Сам себя Стефанов считал безбожником. Но своя молитва у него была. На все случаи одна. Состояла она из единственного слова: «Разберёмся!»

…Именно поэтому однажды он, тогда ещё молодой партийный секретарь, однажды очутился в Софийском соборе.

Экскурсовод издали рукой на храм показывает:

– Памятник древнерусского зодчества, главное церковное и общественное здание Киевской Руси. Заложен в тысяча тридцать седьмом. С тысяча девятьсот тридцать четвертого стал музеем-заповедником. Пятинефный тринадцатикупольный кирпично-каменный храм, в одиннадцатом веке украшен величественными фресками, мозаикой. Но, уж извините, внутрь сегодня с экскурсией не попасть, идёт церковная служба…

И верно. Собор огромный, а народ на улице стеной стоял. Стефанов к жене повернулся:

– Попытаемся?

Та, смерив взглядом толпу, покачала головой:

– Иди один.

Он шагнул вперед и растворился в человеческой реке. Она внесла его своим плавным, неспешным течением в собор, поставила напротив иконостаса. Так он там и простоял часа три. Партийный. Молодой. А потом, когда людской поток вынес его из собора на площадь, он, очнувшись, сказал себе: