– Как причем? Ты же там узнал, как себя ведет парень с девушкой, то да се. Как себя ведет мужчина с женщиной. Тебя же этому папа научил?
– У меня нет папы, – злобно ответил пухляш.
– А кто тебя воспитывает?
– Мама.
– Одна.
– Да, – цедил он сквозь зубы.
– Значит, мама постоянно на работе, а ты где-то на улице научился, как ведут себя девушки и парни? Как тебя зовут?
– Коха.
– Коха, перед тем как учить кого-то чему-то, удостоверься, что ты сам выучил то, что надо.
– А вы выучили, чтобы учить нас? – на меня смотрело двадцать пар глаз. Одни со злостью, другие с испугом, третьи с любопытством.
– А я не учить вас пришел. Я пришел учиться у вас. Так мне сказал мой руководитель. Потому у меня к вам предложение. Я предлагаю перенести наши занятия на улицу, на спортивную площадку. Тот, кто хочет меня слушать, остается со мной и слушает. Тот, кто не хочет, занимается на площадке. Есть только два условия: не мешать мне и не уходить с площадки до конца занятия.
В классе послышался радостный шум.
– Хорошо, – закивали они.
– Тогда я предупрежу директора, что на моих уроках вы дышите свежим воздухом. По моему предмету у вас не будет оценки, но будет зачет или не зачет. Ваш зачет зависит от вашего уважения ко мне.
После занятия я зашел к директору и взял информацию на класс, который мне дали. Потом я пошел к морю и долго сидел на берегу, глядя, как пенятся волны. Моим заданием к первому уроку было привлечь внимание к моей личности и заинтересовать учеников общением со мной. После спора с сиротой моя личность должна была максимально привлекать внимание. Мне нужно было выучит все анкеты, чтобы на следующем занятии не подраться с кем-то из учеников.
Я вернулся домой, когда уже начало темнеть.
– Как-то ты припозднился, – сказал отец, встречая меня.
Мама уже накрывала на стол в беседке, Вера ей помогала.
– Как институт? Пора готовить план побега? – спросила мама, разливая суп по тарелкам. Я пошел к уличному рукомойнику и помыл руки. Потом сел за стол.
– Если вдруг я не вернусь как-то вечером, ищите мое тело возле 243 школы.
– Ты подружился с ребятами? Это хорошо. Общение – это очень важно в преподавании, – издевался надо мной папа.
– Ты правда меня так не любишь?
– Я горжусь тобой, сын. Ты оказался смелее меня. Что будешь делать?
– Изучать анкеты.
– Хороший ход, – взялся папа за ложку. – Сколько их?
– Двадцать.
– Двадцать это много. Двадцать по пятнадцать – это слишком много. Как у них с дисциплиной?
– Дисциплиной? Ты серьезно?
– Ну, они же не болтались на люстре, как орангутанги?
– Нет, они сидели за партами, как орангутанги.
– Это уже хорошо. Если увидишь в анкете кого-то с криминалом, бери с собой охранника, – посмотрел он на меня, улыбаясь. – Шучу. Это же твои подопытные мыши, расслабься.
– Там половина мышей больше меня в два раза.
– Запугивай их. Они все боятся. Тот, кто не боится, на уроки не ходит. Им нужен аттестат, или папа с мамой будут ругать. Мотивируй их.
– Кажется, только теперь я понял, что ты все это время имел ввиду под словом мотивация, – внимательно смотрел я на отца.
– Именно. Они к тебе попали слишком большими, чтобы применять другие методы.
– Я подумаю, – взял я ложку и принялся за суп. Папа улыбался. Это была не веселая улыбка, а насмешка. Он пытался сыграть на моем чувстве гордости. Порой, дома он вел себя как сотрудник института моделирования поведения личности. Кнопка выключения этой функции была только у мамы.
