Именно Ян познакомил меня со своим земляком. Влодек учился на пятом курсе нашего университета, и у него на носу был диплом.
– Надо написать, – сказал Ян, с тревогой глядя на меня.
Он произнес – написать, но я не стал его поправлять.
– Пусть пишет, – пожал я плечами.
– Я в Ленинграде был, но Ольгу Берггольц плохо знаю, – вмешался Влодек.
Он тоже с тревогой смотрел на меня.
– При чем здесь Ленинград? – не понял я.
– У него диплом по творчеству Ольги Берггольц, – сказал Ян. – Поэтесса такая. Живет в Ленинграде, и Влодек туда ездил.
– Узнал? – повернулся я к Влодеку.
– Нет, – вздохнул тот.
– А зачем ездил?
– Чтоб посмотреть.
Влодек, кстати, по-русски говорил лучше Яна.
– У меня девушка русская, – признался Влодек. – Хорошо учит.
– И не одна! – с осуждением посмотрел на него Ян. – Так ты будешь писать?
«Опять это писать, – подумал я. – Что они от меня хотят?»
– Чтобы ты написал для Влодека диплом! За деньги…
Последние слова Ян произнес шепотом.
В принципе, деньги у меня были, я регулярно ссужал их Сане, когда тому нечем было расплатиться за карточный долг. Кроме повышенной стипендии, я получал тридцать рублей в месяц как инструктор в обществе «Трудовые резервы». В нем я тренировался в секции вольной борьбы. Плюс талоны на питание, легко конвертируемые в живые деньги, а это еще тридцать рублей.
– Сколько? – спросил я.
– Пятьдесят рублей! – шепотом сказал Влодек.
Ян сделал большие глаза.
– Шестьдесят, – поправился Влодек, – плюс подарок из Польши, какой захочешь!
Я знал, что некоторые девушки из моей группы привозили себе и подругам джинсы из Польши. Другой вопрос, как они туда попадали? Но я не утруждал себя поисками ответа на него. У меня было много других дел.
– Ладно, – сказал я. – Почитаю стихи, и скажу, берусь за диплом или нет. У вас ведь не повышенные требования?
– Нет! – хором сказала Ян и Влодек.
– Главное, жебы написал, – добавил Ян.
Из всех нас он был самый здравомыслящий.
На следующий день я отправился в Ленинскую библиотеку и заказал книги Ольги Берггольц.
Как я и предполагал, это была хорошая советская поэтесса. Может быть – выдающаяся. Она пережила блокаду Ленинграда, что говорило о многом даже тому, кто родился после войны. А ее слова «никто не забыт и ничто не забыто» в нашей стране знали все.
«Настоящий поэт! – подумал я, глядя на фотографию Ольги Берггольц. – Лицо красивое».
Причем лицо стареющей поэтессы мне нравилось гораздо больше, чем молодой. «Наверное, это от фотографа зависит», – подумал я.
Я сказал Влодеку, что согласен написать диплом, и принялся строчить. Студенту, умеющему работать с литературоведческим статьями, это не составляло большого труда. Тем более когда знаешь, что к иностранцу никто особо придираться не будет.
– Машинистка поймет? – спросил Влодек, когда я передал ему тридцать страниц написанного от руки текста.
– Поймет, – сказал я.
Хотя до сих пор с машинистками встречаться мне не доводилось.
– Добавить бы надо, – сказал Влодек, взвесив в руке рукопись. – Все же это диплом, а не курсовая.
– Еще список литературы будет, – успокоил его я. – Страниц десять.
– Цитаты есть?
– Полно.
– Все творчество охватил?
– Почти. О прозаической книге «Дневные звезды» не писал.
– Прозу не надо, – согласился Влодек, – только стихи.
Мне автобиографическая проза нравилась гораздо больше стихов. И если уж становиться писателем, то прозаиком. Но Влодеку об этих своих соображениях я говорить не стал. Тот бережно уложил рукопись в портфель. Было видно, что он умеет ценить свое имущество.
