Лиля все также с приклеенной улыбкой скрылась за дверью. Он устало потер глаза, встал и подошел к окну. Кажется, за окном осень, хотя нет, глянул на календарь, ведь еще август. Сезон сменялся сезоном, а Алексей ничего вокруг не замечал. И так уже много лет. Но ему казалось это неважным, он лишь уверенно шел к своей цели. И вот как все обернулось. Как же так случилось? Где он повернул не туда и в какой момент? Разве он не прав? Разве прав Назаренко? Так почему же!..
Дверь снова открылась, и послышался насмешливый голос Ростислава:
– Адамыч, что впал в задумчивость? Созерцаешь дыхание приближающейся осени за окном? – Он подошел и встал рядом. – Фу, август называется: сырость, серость и слякоть. Настоящая осень! И что там воспевал Пушкин? Не понимаю. Ха-ха-ха!
Алексей повернул голову и пристально посмотрел на друга. Нет, не может быть. Ведь они всегда были друзьями. Хотя ведь однажды он уже предал…
– Слава, кто-то изъял из лаборатории экспертизу следов крови с кинжала и подменил образцы проб.
– Что? – переспросил тот, внезапно посерьезнев.
– Назаренко больше не обвиняемый. – Адамов волчьим взглядом смотрел на друга.
Пашков застыл, глядя на шефа, затем молча развернулся и бегом умчался к себе в кабинет, но через минуту снова показался на пороге.
– В базе тоже ничего… – обеспокоенно сообщил он и подошел к Адамову, который стоял, сложив на груди руки, и хмуро смотрел на него. – Погоди, ты же не думаешь… Нет, нет, нет, Лёша, пожалуйста! Я никогда! Правда никогда! То есть… Ну не делал я этого!!!
– Угу, – угрюмо кивнул Адамов и прошел к столу. – Принимай дела.
– Почему? Зачем? – удивился Ростислав и подошел следом. – Лёша, да что случилось?
Тот не ответил, открыл ящик, кинул туда папку, которую только что изучал, и с грохотом задвинул обратно. Также яростно бросил в портфель ручку, ежедневник, чертыхнувшись достал телефон, брошенный туда же, и опустил в карман. Затем сгреб со стола папки с делами и протянул Ростиславу.
– Тут текущие дела. Принимай. Дело фин. директора Васильевой на особом контроле у Москвы. По художнику Карелину уже отработал, можно передавать в суд. Здесь всё по ДТП с машиной депутата Здорина. Держи.
Пашков даже не пошевелился.
– Да объясни толком!
– Да нечего уже объяснять! – раздраженно ответил Адамов, кинул папки на стол и, подхватив портфель, пошел к дверям.
– Лёша! Лёш!.. – Ростислав с недоумением смотрел другу вслед. – Да что происходит, черт возьми?!.. Лиля! Лиля!!!
В дверь тут же заглянула секретарша:
– Что, Ростислав Маркович?
– Ушел? – кивнул Пашков вслед ушедшему Адамову.
Лиля кивнула.
– Заходи, закрой дверь и рассказывай.
Та тихонько вошла и шепотом спросила:
– А что рассказывать? Я ничего не знаю.
Ростислав насупился:
– Лиля, прекрати. Ты всегда все знаешь. Что произошло?
Та оглянулась на дверь и страшным шепотом сообщила:
– Сняли Алексея Сергеевича с должности. И дело завели.
Брови помощника прокурора поползли вверх.
– Т-а-а-к. Рассказывай…
***
Дома Алексей устроился поудобнее в кресле и, уставившись в окно, за которым слабое августовское солнце безуспешно пыталось пробиться сквозь тяжелые тучи, погрузился в анализ.
Кто-то очень грамотно изъял самый важный минимум доказательств. А главное, восстановить эти документы уже невозможно: кинжала нет, кровь убитого сравнить не с чем, и Камаз, как оказалось, к делу тоже «пришить» нечем. ДНК-тест объявят подлогом, и начнутся проверки, которые, как правильно заметил Левашов, приведут к Адамову.
