Изумлённый выдох вырвался из Персефоны вместе с чароносным словом:
– Что манило и болело, станет пламенем и пеплом…
Листья с бабочками отправились в огонь. Стало дымно и горячо. Персефона подбрасывала ещё и ещё, а когда корзина опустела, то скормила костру и её: собственные тревоги и печали также стоило отпустить на волю пламенных трансформаций.
– …что терзало и звало, станет светом и золой…
Сколь проще было бы отменить гнев, запретить злобу и уничтожить ненависть! Срезать шипы, спилить рога, вырвать ядовитые железы. А вслед за тем обречённо наблюдать, как шипов отрастает больше, рога делаются острей, а яд из опасного становится смертельным. Сколь сложнее – признать гнев, злобу, ненависть и, не брезгуя их жутким обликом, пригласить на разговор. Имея рога, овладеть искусством побеждать и без них, а яду подобрать дозировку, в которой он станет горьким, но действенным лекарством.
– …вознесётся в небеса, станет ливень и роса…
До Персефоны дошёл истинный масштаб ритуала. Весь фестиваль являлся им. Маленькое, но дружное волшебное сообщество собралось среди старинных стен, меж землёй, водой и небом, чтобы вместе прожить краткий отрезок времени согласно этим алхимическим трансформациям. Вложить в них максимум собственных сил, надежды и веры в ответный резонанс большого мира, что изнемогал под наплывом токсичных и взрывоопасных ментальных отходов. И пусть Бельтайн вовсе не её время, но одарить эту благую и отчаянную инициативу равнодушием Осенняя княгиня не могла.
– …воспарит звездой в зенит: не разрушить – защитить!..
Выкрик Персефоны взлетел над костром, словно мыслимая ею звезда – слепяще светясь и шурша снопом искр. Сама Княгиня устремилась в противоположную сторону, мягко осев на гладкие древние камни. Ритуал немедленно был подхвачен Старшей над независимыми волшебниками – та избавила Княгиню от полынного венка и, сопроводив его кратким заклинанием, метнула в огонь. Пред костром выстроилась торжественная очередь. К Персефоне метнулась Сьена, подставляя не то плечо, не то крыло, дабы госпожа смогла достойно сойти с магической сцены и вернуться в себя.
Пламя возносилось к светлым небесам, и те отвечали благословенным дождём. Дымная полынная горечь летела над горами и морем, сплетаясь с робким и сладким, невозможно прекрасным ароматом белых цветов.
Время Бельтайна. День второй: вода
Вслед за огненными процедурами по всем канонам должны были случиться водные – и действительно: на второй день фестиваля-ритуала состоялся заплыв в море.
Под лучами солнца случайным туристам, добравшимся до крепости, открывался вид не то на хиппятник, не то на киносъёмки творческой богемы – но вид этот при всей своей красоте вызывал желание тихонько пройти мимо и не оглядываться. Таковы были защитные чары, сотканные Старшей.
Истинное волшебство творилось ночью.
Восходящая луна была почти полна, и в нежном золоте её света сияли пенные кружева прибоя. В волнах меж берегом и ближним островком мелькали гибкие чешуйчатые хребты, слышался плеск и звенящий смех.
– Айда в воду! Глубина здесь смешная, – с ласковым озорством призвала Старшая.
Парад купальников и пляжных накидок окончился на полосе мелкой гальки. От Персефоны уже не требовалось выступать застрельщицей, но чутьё подсказало ей, что не все готовы с лёгкостью скинуть защиту своих одежд, даже будучи в приятной компании и в сумраке лунной ночи. Старшая не ставила наготу обязательным условием, но Персефона уже поймала незримую нить ритуала, которая нынче вела в прохладную солёную глубину, к зыбкому и блаженному равновесию мира внешнего и внутреннего.
